Впервые работа британского ученого-эволюциониста Ричарда Докинза увидела свет в далеком 1976 году. Книжка, выпущенная издательством Оксфордского университета, произвела эффект бомбы, взорвавшейся на необитаемом острове: сперва было много шума, а потом наступила тишина. Впоследствии Докинз не раз перерабатывал и дополнял свое творение — возможно, что и зря, потому что ничего принципиально нового он в свою теорию не добавил. Ибо добавлять там было нечего. Ричард Докинз сумел абсолютно убедительно объяснить, для чего существует человек. И это объяснение никому не понравилось.
Оно не понравилось церкви. Впрочем, церкви многое не нравится, у нее работа такая.
Оно не понравилось ученым-генетикам и эволюционистам, потому что они и так все это знали.
Оно не понравилось обычной публике, потому что публике хотелось быть детьми Божьими, загадкой мироздания, частью великого замысла, на худой конец, вершиной эволюции, а не…
Сейчас ты узнаешь чем. Если, конечно, захочешь читать дальше. Только учти: мы тебя предупреждали.
В НАЧАЛЕ БЫЛА ПРОСТОТА
Докинз не стал выяснять происхождение Вселенной, этот вопрос его мало интересовал. В принципе, он не имеет ничего против теории Большого взрыва, потому что она ничем не хуже любой другой. Он считает, что можно рассматривать Вселенную как пульсирующий объект, то расширяющийся, то сужающийся в микроскопическую точку, а можно — в виде замкнутой на саму себя спирали. Это все вопросы второстепенные. Суть же состоит в том, что Вселенная изначально похожа на детский строительный набор, где роль кубиков исполняют очень похожие друг на друга атомы, которые, сцепляясь друг с другом, создают все более сложные формы типа звезд, планет или, например, белка.
С белка Докинз и начинает выводить свою теорию. Причем на белке он не настаивает. Он уверяет, что в мире, где основным материалом эволюции будет какое-нибудь другое вещество, все станет развиваться точно в том же направлении. Просто так случилось, что наша жизнь возникла именно на белке, потому что основными ресурсами на нашей планете были вода, метан, аммиак и двуокись углерода — вещества, которые, взаимодействуя друг с другом под влиянием ультрафиолетового излучения и электрических разрядов, создают аминокислоты — строительные блоки белка.
Докинз считает, что четыре миллиарда лет назад в пене, подсыхавшей на берегах мирового океана, стали появляться первые аминокислоты — крупные молекулы, состоявшие из кое-как приляпанных друг к другу атомов. Сейчас, в современном океане, молекула аминокислоты не долго бы пробултыхалась под солнышком: ее немедленно потребили бы разнообразные микроорганизмы. Но в те золотые времена не было ни бактерий, ни водорослей, ни хищников, ни жертв. Впрочем, хищник уже зарождался…
ПОВТОРЕНИЕ — МАТЬ…
Первому хищнику мира Докинз дал название «репликатор». Это тоже была молекула аминокислоты, но она обладала потрясающим свойством — умела копировать саму себя. То есть все молекулы вокруг то теряли свои части, то обрастали новыми (дело тогда для молекул обычное), а вот репликатор оказался устойчивой комбинацией. Нет, на него тоже «налипали» посторонние блоки, но конфигурация репликатора обладала той особенностью, что позволяла цепляться к себе только точно таким же блокам, которые в нем уже были. И распадалась эта молекула чаще всего тогда, когда набирала второй полный комплект тех же блоков на такую же вторую молекулу. (Ученые, создающие в своих лабораториях прототипы «первичного бульона», подтвердят: возникновение репликаторов в их пробирках происходит практически всегда — раньше или позже.) Самый первый репликатор ничего такого плохого не делал, плавал себе да наводнял мир своими копиями — впрочем, такими же хрупкими и неустойчивыми, как он сам. Просто его становилось все больше и больше.
Самое же интересное в репликаторах заключалось в том, что они периодически делали ошибки в самокопировании. То там вырастал лишний кусочек, то тут выпадало слабое звено. И некоторые из этих ошибок оказывались полезными для репликатора, потому что делали его сильнее, больше и устойчивее ко всяким внешним воздействиям. Самому-то репликатору было на это плевать: он ничего не понимал, не соображал и не был наделен даже тем уровнем самоидентификации, которым обладает, скажем, микроб чумы. Тем не менее скоро океаническая пена уже была заселена — в основном наиболее удачными копиями наиболее распространившихся репликаторов. Это, как сам понимаешь, вполне естественный механический результат.
Дальше — больше. Часть этих репликаторов оказалась «испорченной» ошибками так удачно, что смогла уже существовать и в менее удобных условиях: ушла глубже под воду и дальше в море. Некоторые из репликаторов сумели отрастить себе что-то вроде защитной шкурки из наиболее прочных блоков. А те, кому совсем уж повезло, научились объединяться с другими удачными репликаторами и плавали уже только группами. И группами же копировались, опять-таки порой с очень эффективными ошибками.
А надо сказать, что к тому времени вокруг осталось довольно мало свободных строительных блоков: репликаторы растаскивали их для своих копий с дикой скоростью. И вот так несколько миллиардов лет назад одна из слегка мутировавших копий репликатора сделала ужасно смешную вещь: благодаря каким-то своим свойствам (нескольким атомам, расположенным как таран, к примеру) она сумела разрушить плававшую рядом молекулу, оттяпать у той пару-тройку блоков и прирастить эти блоки к себе.
Вот это и был первый Каин нашего мира.
А ДАЛЬШЕ?
А дальше уже был только вопрос времени. От первых репликаторов до пальм и жирафов путь хотя и неблизкий, но неизбежный. Механизм прост: удачное копирование выживает, очень удачное выживает еще лучше, неудачное идет на свалку. Слепо цепляясь друг к другу, бессмысленно себя воспроизводя, безмозглые репликаторы сумели построить наш мир. Начали они с чего попроще: первое одноклеточное возникло через много лет после первого репликатора. Кстати, ты знаешь, как называется вид репликаторов, захвативший власть на планете Земля? Знаешь, знаешь: «молекула ДНК» он называется. Длинная, двойная, свернутая в спираль цепочка блоков, которыми служат небольшие молекулы — нуклеотиды.
«Не надо искать ее в океанах, она давно перестала свободно парить в его водах, — пишет Докинз. — Теперь эти древнейшие репликаторы собраны в огромные колонии и находятся в полной безопасности в огромных неуклюжих роботах, отгородившись от внешнего мира, общаясь с ним извилистыми, непрямыми путями и воздействуя на него с помощью дистанционного управления. Они присутствуют в вас и во мне, они создали наши тела и души, и единственный смысл нашего существования — их сохранение. Эти репликаторы называются генами, а мы служим для них комфортными машинами выживания».
Почему грипп, СПИД и гепатит так плохо лечатся?
Не все гены странствуют по миру в удобных машинах для выживания, есть и отчаянные авантюристы, которые существуют сами по себе, не смея построить подходящий домик. Правда, в природе сейчас мало мест, где беззащитная молекула может чувствовать себя спокойно: в любой капле воды сидит полным-полно микробов, которые только и смотрят, кем бы поживиться. Поэтому «одинокие ковбои» вынуждены ездить зайцами в чужих машинах. Такие паразитирующие кусочки ДНК, которые передаются от организма к организму, ничем ему не помогая и не участвуя в размножении, называются вирусами.
Вирусы, внедряясь в организм, ведут себя по-разному. Некоторые начинают рубить сук, на котором сидят, и принимаются перестраивать окружающие клетки. Так ведут себя вирусы рака и СПИДа. А есть и тихие безбилетники, которым только дай скромно поселиться где-нибудь в печени и вести там незаметную жизнь. Увы, с ними дело обстоит не лучше. Так робко и вежливо ведут себя вирусы гепатита или, скажем, насморка. Но тут за дело берется твой иммунитет. С азартом милиционера, вылавливающего таджикских строителей, твои Т-лимфоциты, почуяв чужака, принимаются крошить стены клеток, в которых он поселился. В погоне за врагом твои иммунные силы могут почти разрушить печень или устроить тебе неделю любви с носовым платком — все из лучших побуждений. А врачи вынуждены бороться не столько с самим вирусом, сколько со взбесившимся иммунитетом организма-носителя.
ТЕРЕМ-ТЕРЕМОК
Согласно Докинзу, каждый из нас представляет гигантскую коммуналку, в которой живут гены. Как ты, может быть, знаешь, каждая клетка нашего организма (а их примерно 10 в 15-й степени) содержит двойной комплект всех генов (кроме половых клеток, в которых этот комплект один). Так что ты — это очень большая коммуналка. Как гены, такие маленькие, ухитрились создать такую громадину? Они добились этого благодаря ценному качеству, приобретенному репликатором ДНК в процессе эволюции, — способностью влиять на синтез белка. О подробностях этого титанического труда ты можешь узнать, почитав, к примеру, учебник по органической химии. В этой же статье мы рассматриваем более философские материи.
Итак, по утверждению Докинза, люди являются всего лишь послушными и безвольными машинами, которыми рулят мириады маленьких рабовладельцев, засевших в наших клетках. О да, они сделали нам глаза, чтобы мы видели, куда мы идем, не падали и не портили их жилище. Они дали нам уши и обоняние. Они даже позволили нам иметь кое-какие мозг и разум — программы самообеспечения, благодаря которым машины решают свои важнейшие задачи: а) не мешают генам выживать и б) не мешают генам размножаться. Конечно, самые важные функции гены доверить человеку не могли: они сами управляют наиболее серьезными процессами в теле. Следят за сложнейшим обменом веществ, регулируют работу всех систем — от дыхательной до кровеносной. Собственно говоря, они обеспечивают себе жизнь, а тебе, тупому и неповоротливому, оставлено решать вопросы на уровне «возьми палку, сбей вон ту кокосину».
В принципе, миллионы лет эта схема работала, и лишь при очередной мутации гены немного перестарались и создали мозг чуть более сложным, чем требовалось. И тут же начались всякие сбои в программе: «Быть или не быть?», «Почто ты меня оставил?» и прочие глупости. Конечно, мутант получился забавный, но не самый успешный, если сравнивать, к примеру, с насекомыми.
Впрочем, гены, как уже указывалось выше, не оценивают, не планируют и не думают. Инициативности в них не больше, чем в каплях дождя или песчинках пустыни.
О ВЕЧНЫХ ВОПРОСАХ
Почему человек смертен?
Потому что в нем есть гены, программирующие его смерть в возрасте 80—90 лет. Это невыгодно человеку, это невыгодно другим генам, но это выгодно самим генам смертности, потому что такова их суть. Многие растения, например, живут вечно, беспрестанно почкуясь и переукореняясь. А вот в основу ДНК животных легли репликаторы, заряженные на самоуничтожение. И тот и другой способы существования оказались достаточно удобными: в первом случае гены тысячелетиями остаются в одном и том же организме, а во втором — просто перескакивают в новые (возможно, даже улучшенные) тела следующих поколений.
Почему женщины такие капризные
Целую главу своей работы Докинз посвятил этой теме. Он считает, что здесь срабатывает разумная генетическая программа: никаких дамских истерик — только чистое рацио. Изначально женщина при спаривании вкладывает в продолжение рода больше, чем самец. Он предоставляет на это дело один жалкий сперматозоид, которых у него миллиарды; женщина же жертвует большой, наполненной питательными веществами яйцеклеткой, которых ей на всю жизнь дается всего лишь несколько сотен. И дальше начинается сплошная эксплуатация женщины: она вынашивает ребенка, кормя его в буквальном смысле своим телом, потом она кормит его грудью, затрачивая на все это несколько лет.
Мужчине же с точки зрения его генов совершенно невыгодно в это время сидеть рядом со своей партнершей, пусть даже есть риск, что одна она не справится со всем этим и ребенок погибнет. Для мужчины это небольшая потеря. За это время он может успеть оплодотворить сотню других женщин. Даже если выживет лишь десятая часть потомства, он все равно останется в выигрыше. Но гены, заключенные в женских телах, тоже не лыком шиты. У большинства видов с долгой беременностью и выкармливанием самка требует от самца долгого ухаживания. Прежде чем допустить его до своей яйцеклетки, она вымотает из него всю душу. И чем больше сил и времени самец тратит на ухаживание, тем выгоднее ему потом оставаться с этой самкой и помогать ей растить потомство. Ведь любая другая самка будет мурыжить его не меньше, и парень рискует проиграть, потратив массу сил и так и не оставив наследников.
Почему мы думаем и мыслим?
Потому что развитый мозг помогает сложноорганизованной машине выживания эффективнее искать пищу, укрываться от непогоды, спасаться от врагов и размножаться. То, что этот же мозг оказался способен создать «Лебединое озеро» или теорию относительности, — просто побочный, ненужный эффект. Хотя и от него есть польза: машины, занятые наукой или, прости господи, искусством, реже бунтуют против хозяев и не разбивают свои измученные мыслящие головы об стену. По крайней мере, они это делают не так часто, как могли бы.
Почему мы так жестоки друг к другу?
Потому что мы — слепое орудие репликатора, первого убийцы на Земле. Другие организмы репликатор воспринимает как ценный материал для добычи дефицитных строительных блоков. Приказ «Съешь другого и смотри, чтобы не съели тебя» — это первый приказ, который получает любое живое существо в момент рождения.
Что есть любовь?
Если гены — безукоризненные эгоисты, так жестоко правящие нами, то откуда бы взяться в этом мире любви, альтруизму и самопожертвованию? А они ведь есть, и примеры их ты видишь вокруг себя ежедневно и постоянно. Теория эволюции Дарвина не могла это объяснить. Если защита самки (партнера по размножению) и гибель во спасение детенышей (более новых копий самого себя) еще укладывались в систему жесткого естественного отбора, то гибель, например, за родину или спасение другого самца, казалось, противоречили дарвиновским выкладкам. Этому вопросу Докинз посвятил большую часть своей теории и пришел к выводам исключительно циничным и, похоже, правильным. Он утверждает, что, к примеру, прыгать с моста для спасения утопающих тебя заставляют две вещи: а) генное родство и б) договор о ненападении.
Разница между человеком, осьминогом и подосиновиком на самом деле не так велика, как может показаться. Некоторую часть генов крокодила малайзийского можно найти и в подмосковном одуванчике, и в президенте Путине. А надо сказать, что репликатор ДНК довольно быстро научился бережно обращаться со своими копиями. Не то чтобы он не мог разрушить и сожрать полное подобие себя, но опять-таки чисто технически более успешными оказывались те копии, которые предпочитали атаковать не себе подобных, а молекулы, резко отличающиеся по виду и составу. Репликаторы без этого механизма довольно быстро изничтожали друг друга, в то время как репликаторы со встроенным в них «договором о ненападении» процветали, размножаясь намного быстрее первых. Так что в тебе понапихано огромное количество генов, которые в целом негативно относятся к идее убивать людей, млекопитающих и вообще животных. А особенно тех, чей генетический состав максимально близок твоему собственному. В том случае, если речь идет о совсем близких тебе родных, ты можешь даже принять решение о том, чтобы принести себя в жертву ради их благополучия. Конечно, это не ты сам решаешь, а твои гены. И твоя великая готовность к самопожертвованию вполне ложится в составленную Докинзом таблицу, при помощи которой гены решают, идти на жертву или нет.
1 твой ребенок. Вероятность жертвы — 50%. Ибо, хотя в ребенке всего лишь половина твоих генов, у него впереди возможность куда более активно размножиться, чем на это способен уже не такой молодой и прыткий ты.
2 ребенка. Вероятность жертвы — 100%.
1 твоя самка — 25%. Если ты совокуплялся с этой самкой в последнее время, она, возможно, беременна, а значит, стоит жертвы (про презервативы гены ничего не знают).
1 племянник. Вероятность жертвы — 20%. Гены высчитывают степень родства, то есть общность генов, а также возраст племянника.
И так далее. С точки зрения генов пожертвовать собой ради спасения своей семьи, своего племени или своей страны — вполне эгоистичный, то есть правильный поступок.
Вот так человек и мечется всю жизнь между законами «Убей» и «Возлюби», пытаясь понять, что такое хорошо, а что такое плохо. Генам его метания, как ты понял, до лампочки.
НОВЫЙ РЕПЛИКАТОР
Теория эгоистичного гена Докинза — это плохие новости для человечества. В этой теории не остается места ни вере, ни надежде, ни бессмертию, ни даже самоуважению. С точки зрения Докинза, все достижения человечества — это лишь что-то вроде размахивания хвостом коровы, которую везут на бойню. Развлекайся, пока жив. Но Докинз не был бы гением (а он гений, честное слово), если бы закончил свою книгу на столь печальной ноте. Нет, заключительная глава его работы посвящена тому, что человек все-таки сумел отомстить генам, создав абсолютно новый вид репликатора, который имеет все шансы забрать себе власть на этой планете и вырвать человека из вечного генного рабства.
Докинз назвал этот новый репликатор «мем» — единица информации. Что такое этот мем? Он всем похож на ген. Это цепочка информационных блоков, которая способна копироваться и размножаться, бесконечно мутируя, эволюционируя и совершенствуясь. Мем существует в мозге человека и умеет влиять на работу мозга.
Мемов существует бессчетное множество.
Забавное словечко, анекдот, модный шлягер, фасон шляпы, христианская религия, вот эта самая статья — это все мемы. Они могут состоять из слов, цифр, нот, двоичного кода или рисунков пером, но суть их от этого не меняется: это цепочки информации, которые живут в наших головах и путешествуют по ним во времени и пространстве. Есть удачные мемы (например, буддизм, который бережно хранят в себе миллионы голов на Востоке) или неудачные (например, стихотворение про любовь к родине, которое дядя Коля-тракторист однажды придумал, когда косил ячменное поле, но тут же забыл, потому как был «выпимши»).
Как и положено всякому приличному репликатору, мем хищен и эгоистичен. Он любит разрастаться, притягивая к себе кусочки чужих фраз, мыслей и идей, и, самое главное, он изменяет среду, в которой находится, подгоняя ее под себя.
Самые удачные мемы называются идеологиями, религиями, конституциями, великими произведениями науки и искусства. Благодаря им машины, построенные для выживания генов, начали создавать для себя новые программы, отличные от тех, которые в них заложили их хозяева. Уже сейчас современный человек сплошь и рядом наступает на горло собственным генам во имя своих мемов. Он готов платить за это стрессами, депрессиями и комплексами — революции всегда кровавы, что поделаешь…
И бессмертия люди теперь ищут не в генах, а в мемах. Потому что биологическое сходство стало для нас менее важным, чем духовное. Приятно знать, что в веках сохранится твоя форма носа, но еще надежнее, когда через столетия твоя мысль оживет в чьей-то совершенно посторонней голове.
Не так ли?
