«Майор Гром: Игра слов»: эксклюзивный отрывок на MAXIM

Глава 16

После завтрака, цыкнув что-то, по всей видимости, означающее «спасибо», девочка села за стол с карандашами и листочками и начала рисовать. Юля думала, как лучше завязать разговор — вдруг именно её осенит, и она разберёт в странных словах девочки что-то осмысленное?.. Но Игорь её опередил. Взял стул, подсел к девочке. Та тревожно поглядывала на незнакомого дядю, но Игорь, не обращая внимания, вытащил листок бумаги, взял карандаш и тоже начал рисовать. Через пару минут Гром, кажется, перестал тревожить девочку своим присутствием, и она вернулась к рисованию.

— Ловко ты придумала, Пчёлкина: зашла с козырей и привела на встречу с маленькой девочкой отстающего в развитии парня, чтоб выйти на один уровень диалога, — хихикнул Кожевников.

— Никита Ильич, сами вы отстающий в развитии!..

— Да я шучу, Юль. На самом деле, он молодец. Может, что-то и получится.

Ещё минут через десять девочка уже начала как бы невзначай заглядывать в листок Грому — что, мол, он там рисует такое? Потом начала тихонько посмеиваться. Затем стала тыкать в его рисунок пальцем и спрашивать что-то на своём непонятном языке. Игорь ответил:

— Сейчас, погоди минутку. Одну, — количество минут даже на пальцах показал, но это едва ли помогло.

Дошёл до шкафчика, куда гости центра опеки повесили верхнюю одежду, вытащил оттуда свою кепку, надел её на руку, как куклу.

— Кепчуг!..
Девочка потрогала кепку, потянула её на себя,

Гром снял шапку с руки и отдал девочке. Та заворожённо смотрела на совершенно обычную кепку, будто ей в руки попала какая-то небывалой красоты кукла.

— Ке-е-епчуг... — протянула девочка. Юля хихикнула — во-первых, странно было слышать от малышки, говорящей сплошь тарабарщиной, какое-никакое, но знакомое слово, а во-вторых, оказалось, что арт-терапия для Игоря всё-таки принесла свои плоды, пусть и непредсказуемые. Для верности поднялась на цыпочки, чтобы посмотреть, что там Игорь нарисовал. Да, всё так. Кепка с глазами и ножками. Надо же, запомнил даже, что её зовут Кепчуг. А Юля про это уже и забыла, если честно.

Пока девочка отвлекалась на Кепчуга, Игорь попросил у тётенек из опеки принести иголку, нитки и пуговицы и почти тут же получил огромную жестяную коробку, набитую швейными принадлежностями на любой вкус. Оказалось, что интересовали Грома большие белые пуговицы и чёрные поменьше. Сначала он приложил пуговицы к кепке, специально, чтобы они походили на мультяшные глаза, прямо как на рисунке, а потом, под неусыпным контролем малышки, принялся пришивать эти пуговичные башенки к шапке.

— А, я понял, ты его захомутала, потому что швея в доме — это выгодно, — одобрительно кивнул Кожевников, улыбаясь.

Юля взмахнула рукой в воздухе, изобразив неопределённый жест, мол, да, всё так и есть:

— Ага, Никита Ильич. И швец, и жнец. Ну просто кладезь талантов.

— Ты прощупай его на предмет других полезных навыков. Может, выпишем его такими темпами из ментов и найдём нормальную денежную работу.

— Да не, я морально готова к тому, что деньги в семью я буду одна приносить. Хотите расскажу, как он машину выиграл и не забрал потом? Сказал: «Не могу, она как вещдок проходит». А потом она, само собой, пропала, и Игорю вообще ничё не вернули.

— Нормальное у вас распределение обязанностей в доме. Одна приключения ищет на свою задницу, другой донкихоствует собой. Вы-то ладно, взрослые люди, но детей жалко.

— Ой, да ладно вам, вон, смотрите, как он с мелкой носится, — Юля мотнула головой в сторону Игоря, девочки и Кепчуга. — Отец года пропадает.

— Кепчуг! — повторил Гром и протянул девочке кепку, у которой теперь прорезались глаза. Почему-то сбоку, и правый чуток косил, но это было нестрашно. Девочка тут же обняла Кепчуга, а потом натянула его на голову и пошла к шкафу с зеркальной дверцей, любоваться собой.

— Ке-е-е-е-епчуг! — довольно подытожила девочка и добавила что-то на своём непонятном языке. Потом Кепчуга понесли по комнате, знакомя со всеми взрослыми. Тётеньки из опеки стушевались, а Кожевников вот изобразил с Кепчугом рукопожатие, точнее, пожал глазастой шапке козырёк. Юля чмокнула Кепчуга и привела этим девочку в полный восторг. Последним Кепчуга повели знакомиться с создателем — будто они раньше друг на друга насмотреться не успели.

— Кепчуг! — сказала девочка будто от имени шапки, ниже, чем обычно.

— Игорь! — послушно представился своей кепке Гром.

Девочка ткнулась носом ему в плечо и еле слышно сказала: «Игорь!» — и что-то на своём, непонятном. Кажется, это было «спасибо».

А потом Кепчуг лёг на стол, глазами к листку бумаги, так, чтобы он мог смотреть на то, что там рисует его новая подруга. Или даже хозяйка. Было непонятно, удастся ли Игорю забрать у девочки Кепчуга обратно или придётся кардинально менять имидж.

Теперь в игру вступила Юля. Рассудила так: рисовать Игоря она приучила, и он первую часть этюда отработал как надо, но вот в куклы он как следует играть наверняка не умеет. Подсела к девочке, совсем, кажется, переставшей переживать из-за кучи новых людей рядом, тоже начала рисовать, но с особенным умыслом — набросала карандашом дом, в котором живёт Кепчуг. Вместо крыши у него, само собой, была громадная кепка с трубой, из которой валил спиралевидный дым, во дворе парковался Кепчугомобиль.

С квадрату- рой дома Юля немного просчиталась, и поэтому почти всю полезную площадь занимала огромная кровать, в которой под белым плоским одеялом и спал хозяин дома. Чтобы у зрителя была возможность почувствовать духовное сходство с героем произведения, Юля пририсовала спящему Кепчугу плюшевую змею, насколько возможно похожую на игрушку, в обнимку с которой спала сама девочка. Пододвинула листок к безымянной малышке, та начала разглядывать — и даже заинтересовалась. Юля тут же укрыла Кепчуга листом бумаги, а сама положила голову на ладонь — хотела узнать, поймёт ли девочка универсальный жест: кепке, мол, пора на боковую, она наверняка очень утомилась, пока со всеми знакомилась. Девочка, похоже, подхватила игру и смяла лист бумаги, чтобы он служил Кепчугу подушкой.

Юля открыла ящик письменного стола, за которым работала вся их артель новоявленных художников — тот на удачу оказался совершенно пустым, поэтому Кепчуг, не пробуждаясь ото сна, переехал туда, в отдельную жилплощадь. Какое-то время ему пришлось помёрзнуть без одеяла, потому что девочка решила разрисовать его цветочками, а Юля, оторвав от листа А4 половину, нарисовала для нового дома Кепчуга ковёр с умеренно психоделическим рисунком, в котором можно было бы разглядеть размытых трёхногих крабов, а можно было и нет.

Когда домовладелец оброс постельным бельём, ковром и даже зелёным фломастером, положенным на подушку и, очевидно, изображающим змею, Юля решила отправить беднягу Кепчуга спать в тишине и в стороне от досужих разговоров и закрыла ящик. Вдруг девочка, закричав что-то на своём языке, спрыгнула со стула и вытащила ящик настолько, насколько было можно. От резкого движения с Кепчуга даже слетело бумажное одеяло.

— Лапшонка! — девочка состроила максимально свирепую для пятилетнего ребёнка гримасу. — Лапшонка!

Потом она тут же будто забыла о ничего не понимающих взрослых и начала успокаивать Кепчуга, подтыкать ему одеяло и гладить. Ничего не понимающие взрослые переглянулись.

— Вот на нас она ни разу не кричала, — прошептала одна из сотрудниц центра опеки, явно жалеющая о том, что к расследованию подключили каких-то посторонних людей. Её громким шёпотом перебил Кожевников:

— Дорогая моя, а вагон пелёнок из Иваново пять лет назад почему до Санкт-Петербурга не доехал и с радаров исчез?.. И почему кто-то себе пластиковые окна в двух квартирах потом поставил?..

После этого женщина снова сделалась улыбчивой и гостеприимной.

Юля испугалась, что всё испортила, но девочка, похоже, открыв ящик стола, совершенно успокоилась и снова начала рисовать. Её, видимо, увлекла игра «нарисуй шапке мебель», и она принялась заваливать квартиру Кепчуга нарисованными стульями, шкафами и совсем непонятными конструкциями, назначение которых было понятно только глазастым кепкам.

Двухметровый Кожевников навис над Юлей и Игорем:

— Пойдёмте, обсудим ваши педагогические подвиги, да я поеду.

Даже шёпот у Кожевникова был громогласным, но девочка, кажется, не обратила на него никакого внимания, продолжая рисовать вещи для Кепчуга. Это тоже, наверное, было хорошим знаком.

Обсуждать сели в предбаннике центра опеки, среди плакатов и образцов, по которым нужно было писать заявления.

— Короче, я доволен. К нужным людям сунулся — девчонку не испугали, контакт наладили, так, глядишь, и найдёте, откуда она взялась, а заодно разберётесь, надо ли возвращать её туда. Хотя я сомневаюсь, что надо. Скажите, вы этот кукольный домик придумали для того, чтобы её нашему языку учить? Это игра в долгую, конечно, но, по идее, стратегия надёжная...

Гром, глядя на Кожевникова, даже немного зарделся:

— Да нет, я просто хотел, чтобы мелкая меня не боялась. А раз она рисовала, то и я начал. Ну, первое, что в голову пришло.

Юле тоже было немного неловко от того, что их игру бывший начальник принял за какую-то мудрёную стратегию, но совсем уж разоружаться не хотелось:

— Ну смотрите, я не знаю, как там насчёт языка, но мы же можем, допустим, посмотреть, как она будет носиться с этой Игоревой кепкой, что будет делать — и примерно достроим в голове, что было принято у неё дома. Хотя бы какой-то выхлоп, если мы с ней нормально поговорить не можем.

Кожевников звонко щёлкнул пальцами:
— Молодцом, Пчёлыч! Я о таком и не думал. Короче, держите меня в курсе, а я поехал. Пишут, такси будет через пять минут.
Обнялись на прощание.
Когда Кожевников уехал, Юля с Игорем наконец-то недоумевающе переглянулись. — Видал, какие мы с тобой умные? — Гении, Юль. Я и не подозревал.

И, пока в помещении никого не было, украдкой поцеловались, прямо как школьная парочка на экскурсии, которую постоянно пасут училки, и потому каждое касание и тем более поцелуй — краденые.