Откуда в тебе столько энергии после многих лет актерской карьеры?
Мне было двадцать шесть, когда я стал профессиональным актером, и с тех пор я, по большому счету, всегда счастлив. Мне нравится играть, это единственное, чем я могу заниматься, я люблю это. Вокруг столько людей, которые занимаются тем, что не любят, а мне так повезло!
Твои родители были актерами. Твоя дочь Тейлор Дирден снялась недавно в «101 способ быть отвергнутым». Ты поддерживал ее желание продолжить вашу актерскую династию?
И я, и Робин, моя жена, всегда придерживались той точки зрения, что дочка сама разберется, кем ей быть и что делать. Иногда я могу дать какой-то совет о деловой стороне вопроса, но в работе каждый актер должен сам искать свой путь.
У актеров обычно нелады с семейной жизнью. Ты хороший муж и отец?
Конечно, график работ, постоянная эмоциональная погруженность в мир вымысла — это не очень помогает реальным отношениям. С другой стороны, у нас в семье ценят независимость. Скажем, я не буду тащить дочь на велосипедную прогулку, но если она захочет, то всегда может поехать со мной, и я буду рад ее обществу. И она это знает.
Ты стал действительно знаменитым не так давно. Тебе уже открылась темная сторона славы?
Для меня известность — фактор маловажный. Подойдет кто-то, похлопает по плечу, скажет, что я молодец, награду какую-нибудь присудят — это приятно, но не существенно. Я не для наград стараюсь, настоящее удовольствие я получаю от самой работы, а не от ее побочных результатов.
О чем можно мечтать после такого успеха?
Мне стало не хватать обыкновенных разговоров. Таких, знаете, с незнакомыми людьми, просто о жизни. В аэропортах, например, я предпочитаю вступать в беседы только с пожилыми пассажирами: из них мало кто меня знает.
До успеха «Во все тяжкие» твоя голливудская судьба развивалась, скажем так, не спеша. Никогда не хотелось все бросить и устроиться на нормальную, приносящую доход работу?
Это не в моем характере. Когда я был ребенком, нашу семью вышвырнули из дома, в котором мы жили. Мать ходила на блошиный рынок, продавала вещи, чтобы у нас было что поесть. Да мы были просто нищими! Я копался в соседских помойках, чтобы найти что-то стоящее, за что можно будет выручить немножко денег для семьи. С таким стартом ты в дальнейшем не боишься никаких невзгод и разочарований, так как знаешь, что сможешь выжить в любых обстоятельствах.
В фильме «Трамбо» твой герой — талантливый сценарист, коммунист, вынужденный отщепенец, циник… Он тебе нравится?
Он драматичный, яркий, до невозможности колоритный со всеми этими мундштуками и прочими штуками. Обожает, когда люди смотрят ему в рот, когда за ним по пятам ходит свита. Он большой и цветастый. Кажется, что такое сыграть сложно, на самом деле это куда проще, чем пытаться воплотить личность более тонкую, маленькую, которая живет на полутонах...
Трамбо — очень упрямый. Почти такой же упрямый, как Уолтер Уайт. Они вообще во многом похожи при всех различиях.
Поэтому их и сыграл один и тот же парень. Они оба менялись под давлением обстоятельств. Трамбо прессовало правительство и общественность, из любимца публики он стал изгоем. Уолтер Уайт узнал, что ему через два года придется умереть, и он начал пробивать лбом стены. Он превращается постепенно в человека, которому вообще нечего терять.
Как изменилась твоя жизнь после появления в ней Уолтера Уайта?
Появилось множество новых возможностей реализации, за что я безумно благодарен.
Проект «Во все тяжкие» сделал тебя звездой. Не скучаешь по нему? Может быть, ждать продолжения? Уолтер Уайт мог бы при желании воскреснуть…
Сериал великолепен благодаря невероятному, блистательному сценарию, и в целом участие в этом проекте было для меня важнейшим, самым эмоциональным переживанием в жизни. Но сейчас он закончен. Все. Точка. Возврата быть не может. Во всяком случае, для нас с Уолтером Уайтом все кончено.
И какие планы на грядущее?
Сейчас снимаюсь в «До конца» — это фильм по пьесе о президенте Джонсоне, в которой я играл. А потом буду играть в «Инфильтраторе» — фильме о полицейском под прикрытием, который один убивает штук сорок наркоторговцев. Крутой такой парень.