Какой твой любимый размер, Андрей?
Сорок первый с половиной, если мы про ноги.
Нет, мы про крылья. Я тебя как поэта спрашиваю: какой твой любимый стихотворный размер?
Дело в том, что я, как поэт, малограмотен. Если мне скажут, что амфибрахии вымерли 30 миллионов лет назад от падения метеорита, я поверю. Когда пишу стихи, ориентируюсь на ритм, который мне нравился или который просто запомнился с детства: Гумилев или Бродский, может быть, Маршак. Просто укладываешь слова в этот ритм — и все.
Тогда ответь, какую рифму в своем творчестве ты считаешь самой удачной?
Есть самая капитализированная моя рифма — в стихотворении «Почему у человека грустное…» Там последнее слово созвучно слову «хлебало», и оно 30 раз рифмуется со словом, созвучным слову «задолбало». Кто читал, знает, о чем я. Так вот, это первое стихотворение, которое очутилось в Интернете без всякой помощи с моей стороны. Какой-то человек начитал его буратинистым голосом и записал как рингтон. Скачали его за неделю несколько миллионов человек.
То есть как — какой-то? Это был не ты?
Нет, все произошло без моего ведома, я с этого ничего не получил. А человек, дай ему бог здоровья, думаю, неплохо заработал. Если он читает журнал MAXIM, то пусть приходит, я ему буду платить с каждого концерта десять процентов, потому что этот пират сделал то, чего я никогда не смог бы.
Но ты же в итоге зарабатываешь поэзией. Как тебе это удается?
Лет десять назад мой дружок Андрей Лукьянов (актер и ресторатор. — Прим. MAXIM) позвал меня выступить в кафе «Бульварный роман» на Цветном, причем впервые за деньги. Я удивился, но тысяча долларов в час даже по нынешним временам неплохой гонорар. Потом были еще предложения, стали звать в клубы. Сейчас мы с господином Ефремовым (актер Михаил Ефремов. — Прим. MAXIM) вернулись с гастролей проекта «Господин хороший» по Израилю. А не так давно у нас был концерт в «Крокусе» на четыре тысячи человек, полный зал. И это внятные гонорары, на которые можно вполне нормально жить: покупать машины, если нужны, квартиры.
Купил уже квартиру в Москве?
Нет, здесь я никогда ничего не буду покупать. Я какое-то время прожил в Нью-Йорке и могу сравнивать. В Москве жилье принято покупать — это глупо, потому что квартира однажды перестает тебе нравиться. В ней появляются девушка, дай (или не дай) бог, ребенок, и ты понимаешь, что там, где стояло твое удобное кресло, теперь детская кроватка. Ньюйоркцы снимают жилье, это намного проще: ты в любую минуту можешь переехать туда, где тебе больше нравится вид из окна.
Как получилось, что в «Господине хорошем» вместо Дмитрия Быкова вдруг оказался ты? Подсидел друга?
Формально — да, на работе я сейчас сижу в его кресле. Но фактически я ничего не делал для этого, Быков ушел по собственной воле. А я в проекте уже давно, хорошо знаком со всеми его участниками. Например, Васильева (Андрей Васильев, продюсер «Господина хорошего». — Прим. MAXIM) знаю с 11.20 утра 1 сентября 1974 года: мы вместе поступили в Институт химического машиностроения на улице Карла Маркса.
Который ты не окончил...
Я никогда ничего не заканчивал. Так вот, с Ефремовым я знаком с 11.15 вечера 8 мая 1978 года, а с Быковым — с 1982 года, когда он пришел в газету «Московский комсомолец», где я тогда работал. Так что понятно, почему после его ухода это место занял я. Рынок так называемой иронично-политической поэзии не очень-то велик.
Расскажи, как проходит день иронично-политического поэта. Ты прямо с утра начинаешь творить?
Я называю это не творчеством, а просто работой. Хотя и работой смешно называть. Обычно я лежу в гнезде из одеял и двух подушек — знаешь, как умирающий Некрасов на картине Крамского. Все, что нужно, вроде пепельниц, расставлено на расстоянии вытянутой руки. Чтобы начать работу, нужно просто включить компьютер, а чтобы заснуть, надо просто закрыть глаза.
То есть ты вообще не встаешь?
Ну как, в туалет же хочется иногда.
А поесть?
Как раз поесть меня не очень волнует. Я есть не очень люблю, только если от голода.
Не услаждаешь свои вкусовые сосочки?
Я человек без вкусовых сосочков. Чем больше в мишленовском ресторане звездочек, тем меньше вероятность, что я смогу себе найти в нем что-то.
Ты не ешь и почти не двигаешься. Откуда тогда черпаешь энергию и вдохновение на такие длинные стихотворения?
Тут не нужны ни энергия, ни вдохновение, а нужен словарный запас. Я что-то вроде укладчицы инструментов на заводе: надо просто штангенциркули класть к штангенциркулям, а не к отверткам. Укладывание слов никогда не составляло для меня труда. А то, что длинные, — так короткие писать дольше. Конечно, утренние новости проще описать как народную сказку: в первом четверостишии ввести в суть дела, за три следующих довести до абсурда, в пятом выдать гэг. И чтобы этот гэг был не единственным.
Вот ты и выдал свой рецепт стихосложения.
Да, всем рекомендую, пользуйтесь. Этот метод приносит неплохие доходы.
Мне кажется, мы несправедливо обходим в нашем разговоре очень важную тему. Итак, алкоголь. Он тебе в жизни больше помогал или мешал?
Ни разу в жизни мне не мешали алкоголь или секс. Никогда. Не надо наговаривать на них.
Можешь вспомнить ситуацию, когда он тебе прямо помог?
Для меня алкоголь — субстанция социальная. Это социальный афродизиак. Культура советской кухонной компании вся держалась, естественно, на алкоголе, а не на чае. В русской интеллигентской традиции — хотя слов «интеллигент» и «интеллигенция» не люблю, особенно по отношению ко мне, — это способ выйти из самого себя, из общества, что всегда гарантирует более подвижный разговор. С моей точки зрения, алкоголь, как наркотики и секс, можно разрешать лишь высокоорганизованным существам. Пить можно, только пройдя тест, а пьяных к пьянству допускать нельзя.
Это как?
Ну вот ты часто бываешь в компании, где выпивают. Один нажирается — засыпает, другой — давай беситься, третий — всех любить. И вот я подумал, что хорошо бы пьянка была под надзором — необязательно врача-нарколога, можно и гаишника. Мы опрокидываем грамм по триста-четыреста, потом дуем в трубочку – и продолжают выпивать только достаточно трезвые. Тогда все участники возлияний пребывают в идеальном балансе друг с другом. Если кто-то все же нажрался, его удаляют, а ты остаешься в прекрасной компании хорошо и сильно пьющих, но не теряющих доброты и здравого смысла людей. Это то состояние, когда начинаются шутки, анекдоты или просто истории. Компания мне для выпивки необходима. Никогда не пью дома, что очень удивляет моих друзей и девушек, которые оказываются у меня в гостях.
Кстати, о девушках. Про алкоголь мы поговорили, давай теперь про секс. В одном своем давнем интервью ты сказал, что воспринимаешь «всех баб как своих», что это твое «стадо». Что-нибудь с тех пор изменилось?
Прошу отнести часть цитаты на совесть интервьюера. Проблема тут в слове «стадо». Да, я действительно отношусь к женщинам как к собирательному образу, который меня интересует и интересовал всегда. Женское общество для меня всегда было привлекательнее мужского. Тут вещь простая: если говоришь «они мои», это не значит, что ты хочешь всеми обладать физически или еще как-то.
Не хочешь, просто можешь.
«Мочь» — не значит схватить за руку и утащить. Это просто потенциал, ощущение востребованности, которое дают любому мужчине женские глаза. Это биологический интерес. Когда я говорил «стадо», то имел в виду стадо лошадей. Знаешь, зачем они встают на дыбы? Чтобы глаза были выше и все смотрели на них снизу. От этого женские каблуки, отсюда высокие стулья и троны царей. Отсюда же и сцена: стоишь на ней, а на тебя смотрят снизу вверх. Это такой наркотик доминирования. Для этого люди становятся актерами и президентами.
То есть и женщины любят доминировать, и ты любишь, только они на каблуках, а ты — на сцене. Так?
Ну да, но я не ношу каблуков и не делаю себе грудь. Вообще, доминировать над всеми этими женщинами с увеличенными губами и на каблуках мне лично не очень-то и хочется. Но это же чистая биология: когда поднимаешь медленно голову, чувствуешь неудобство в двух точках на шее — это точки страха и подавления.
А стихи помогают добывать секс?
Я добычей секса давно не занимаюсь. Это раньше мы спускались в глубокие шахты, уходили в заплывы, лазили по балконам. И сейчас не сказать, что вышел на пенсию. Стихи помогают осмыслить собственные отношения, сформулировать взгляд на конкретную женщину. Помогает ли букет добиться секса? Формально — нет. Но как знак внимания — безусловно, маленький плюсик. А стихи — это уже серьезный плюс. Если сам не пишешь, то читаешь ей Пастернака или Гумилева — так ты говоришь с ней о любви словами другого автора. И это помогает. Всем советую. Я очень хорошо отношусь к тому, что девушек клеят моими стихами. Мне об этом часто пишут.
