От силы 9% написали Тотальный диктант 2025 года на отлично. А на сколько напишете вы?

Пора признаться, я — не сбывшийся географ, пьяннеющий от слов «плато, пролив» или «перишеек».

Пора признаться, я не сбывшийся географ, пьянеющий от слов плато, пролив или перешеек.

Пора признаться: я — несбывшийся географ, пьянеющий от слов «плато», «пролив» или «перешеек».

И если бы Гемалаи не позволили мне приблизиться к ним, и омочить ладони в ледяных водах клокочущих рек, то горам самим пришлось бы надвинуться на Южный округ Москвы, и вознестись в небеса, перед моим окном на девятом этаже.

И если бы Гималаи не позволили мне приблизиться к ним и омочить ладони в ледяных водах клокочущих рек, то горам самим пришлось бы надвинуться на Южный округ Москвы и вознестись в небеса перед моим окном на девятом этаже.

И если бы Гималаи не позволили мне преблизится к ним, и омочить ладони в ледянных водах, клокочущих рек, то горам самим пришлось бы надвинутся на Южный округ Москвы, и вознестись в небеса перед моим окном на девятом этаже.

Я задумала возхождение на высочайший Эверест, что совсем не обрадовало моего спутника жизни Лёню.

Я задумала восхождение на высочайший Эвирест, что совсем не обрадовало моего спутника жизни, Лёню.

Я задумала восхождение на высочайший Эверест, что совсем не обрадовало моего спутника жизни Лёню.

Он, едва, согласился на четвертую, по вышине, Аннапурну, и был очень не доволен, когда узнал — что базовый лагерь, куда мы собрались почти на вершине горы, что на дорогах встречаються разбойники и пиявки, а обезьяны здесь живут стаями, и являются пищей леопардов.

Он едва согласился на четвертую по вышине Аннапурну, и был очень не доволен, когда узнал, что базовый лагерь, куда мы собрались почти на вершине горы, что на дорогах встречаются разбойники и пиявки, а обезьяны здесь живут стаями, и являются пищей леопардов.

Он едва согласился на четвертую по вышине Аннапурну и был очень недоволен, когда узнал, что базовый лагерь, куда мы собрались, почти на вершине горы, что на дорогах встречаются разбойники и пиявки, а обезьяны здесь живут стаями и являются пищей леопардов.

Путь наш пролегал через семь отрогов: семь царств, семь досчатых мостов, перикинутых через пропости, — это было дорогой к началу времен, к миру до человека.

Путь наш пролегал через семь отрогов — семь царств, семь досщатых мостов, перекинутых через пропасти. Это было дорогой к началу времен — к миру, до человека.

Путь наш пролегал через семь отрогов, семь царств, семь дощатых мостов, перекинутых через пропасти. Это было дорогой к началу времен, к миру до человека.

Мы слышали, гул перво-бытной воды, видели, как рождаются камни, мы чувствовали, как вокруг ростут и поднимаются в небо горы и два наших сердца бились в ритме сердца земли.

Мы слышали, гул первабытной воды, видели как рождаются камни, мы чуствовали как во круг ростут, и поднимаются в небо горы и два наших сердца бились в ритме сердца Земли.

Мы слышали гул первобытной воды, видели, как рождаются камни, мы чувствовали, как вокруг растут и поднимаются в небо горы, и два наших сердца бились в ритме сердца Земли.

Я стала живой легендой тех мест. Спортсмены, встречаясь на трэке, спрашивали друг у друга:

— Не уже ли эта женщина еще идет? Как можно тут находиться без подготовки?!

Я встала живой легендой тех мест. Спортсмены встречаясь на трэке, спрашивали друг-у-друга: «Не ужели эта женщина еще идет?! Как можно, тут находится без подготовки?!

Я стала живой легендой тех мест. Спортсмены, встречаясь на треке, спрашивали друг у друга:

— Неужели эта женщина еще идет? Как можно тут находиться без подготовки?

— Она готовилась. — обьяснял Лёня. — Она разучивала песню!

— Она готовилась. — объяснял Лёня. — Она разучивала песню!

— Она готовилась, — объяснял Лёня. — Она разучивала песню!

И вот мы стоим на склоне Аннапурны. И, хотя по-прежнему глядим на нее, запрокинув головы, мы добрались до ее снегов!

И вот, мы стоим, на склоне Аннапурны. И, хотя по прежнему, глядим на нее, запрокинув головы, мы добрались до ее снегов!

И вот мы стоим на склоне Аннапурны. И хотя по-прежнему глядим на нее запрокинув головы, мы добрались до ее снегов!

— Я хочу спеть песню для Аннапурны! — сказала я, расчехлив, позабытую кем-то, гитару.

— Я хочу — спеть песню для Аннапурны! — сказала я, разчихлив позабытую кем-то гитару.

— Я хочу спеть песню для Аннапурны, — сказала я, расчехлив позабытую кем-то гитару.

— Пой, — Лёня установил камеру и нацелил на меня обьектив.

— Пой! — Лёня установил камеру, и нацелил на меня объектив.

— Пой! — Лёня установил камеру и нацелил на меня объектив.

Теперь мои дети и внуки смогут лицезреть, как я, счастливая, обветренная, припухшая, в красных клетчатых штанах, сижу на рюкзаке.

Теперь мои дети и внуки смогут лецизреть как я — счастливая, обветренная, припухшая в красных клетчатых штанах — сижу на рюкзаке.

Теперь, мои дети и внуки смогут лецизреть, как я счастливая, обветреная, препухшая в красных клетчатых штанах сижу на рюкзаке.

За мной свиркающая в сениве Аннапурна, над головой кружат орлы. И я ударила по струнам, и грянула песню: «Лыжи у печки стоят…». Посветив ее миру, и пониманию на этой планете.

За мной — сверкающая в сениве, Аннапурна, над головой — кружат орлы, и я ударила по струнам, и грянула песню: «Лыжи у печки стоят…», посвятив ее миру и пониманию на этой планете.

За мной сверкающая в синеве Аннапурна, над головой кружат орлы. И я ударила по струнам и грянула песню «Лыжи у печки стоят…», посвятив ее миру и пониманию на этой планете.