Случалось ли вам когда-нибудь, о дражайший читатель, сожалеть о том, что вы не так умны, как хотелось бы? Какие бы книги вы написали, какие теории создали, какие подмяли под себя высоты, какую конфетку вы сотворили бы из нашей планеты, если бы ваши нейроны были капельку пошустрее!
У нас есть для вас великолепные новости.
Первая: возможно, творить великие вещи вам мешает не недостаток разумности, а, наоборот, ее избыток.
Вторая: от этого избытка при желании можно отделаться. И в конце статьи мы расскажем как.
Как человек думает
Разум любого живого существа, согласно современной биологии, базируется на трех способностях:
1. Умение получать информацию через органы чувств. 2. Умение создавать воображаемые модели. 3. Умение обмениваться информацией с другими живыми существами.
Ни одна из этих способностей не является исключительной собственностью человека. Получать информацию из внешней среды умеют даже дрожжи. Любой песик, сожравший хозяйские тапки, легко строит в своей мохнатой голове модель того, как кому-то будет а-та-та, и прячется под стол к приходу хозяина. А дрозд, завидя ястреба, тут же сигнализирует своим собратьям, что пора прекращать жрать рябину, надо прятаться в кусты.
Традиционно считается, что главным талантом нашего разума является способность номер три — умение эффективно обмениваться информацией. Получать информацию через органы чувств мы можем даже хуже многих примитивных животных, а сложность наших моделей объяснялась лишь тем, что мы этими моделями друг с другом умеем делиться и обсуждать их.
— Как вы считаете, уважаемый Протогаст, — не лежит ли земля на трех слонах, подобно тому, как на горшке возлегает крышка?
— Я полагаю, драгоценный мой собрат по разуму, что в таком случае это должны быть громадные слоны. Кроме того, слонам тоже надобно на чем-то стоять…»
Так что да, коллективность, групповая структура, язык — это основа основ.
Но в последние десятилетия несколько изменился взгляд на способность человеческого мозга к моделированию. Вышедшая в 2011 году, прогремевшая на весь мир, переведенная на сорок пять языков и собравшая все мыслимые награды книга профессора Юваля Ноя Харари «Сапиенс: краткая история человечества» помимо всего прочего утверждала: невзирая на то что человек издавна был коллективным животным, человеком его все-таки сделала когнитивная революция, случившаяся примерно 70 тысяч лет назад. В настоящих гениев общения нас превратила именно она. Многие животных умеют обмениваться сигналами и работать сообща, но только человек каким-то чудом разжился уникальной, аномальной особенностью — воображением. Или, если хотите, абстрактным мышлением, то есть способностью воображать вещи, которые не имеют материального прототипа (хотя бы в опыте воображающего).
Почему Юваль Ной Харари так уверенно говорит о 70 тысячах лет? Потому что примерно к этому времени относится появление первых бесспорных предметов искусства. Первые раскрашенные и просверленные раковины-украшения, первые статуэтки, первые каляки на стенах.
Ни одно животное не может рисовать. Оно может красиво раскладывать камешки, играть с красками, украшать свое гнездо ягодами, но ни одно животное пока не сумело нарисовать цветок, домик или собачку. Даже знаменитый шимпанзе-художник Конго, чьи работы до сих пор продаются на солидных аукционах, всего лишь размазывал по холсту красивые яркие краски, чувствовал симметрию и умел рисовать круг, но он так и не попытался запечатлеть на полотне символ чего-то реального.
Также шимпанзе не проходят «зеркальный тест». Они не опознают себя в отражении, хотя могут долго с ним играть: строить ему рожи, трогать его, смеяться. Но пятно синей краски на его мордочке не заставит шимпанзе потереть щеку — он будет теребить пальцами зеркало (ребенок человека подносит руку к своему лицу и пытается стереть пятно с себя, а не с зеркала, уже в полтора-два года). Шимпанзе неспособен к абстрактному мышлению и не может сопоставить с собой смешную плоскую обезьяну в зеркале. Все объекты в его мире глухо изолированы и самодостаточны.
И самое смешное, что вообще-то шимпанзе прав: отражение — это и правда не он. Это искаженная проекция, которая является нам только в нашей фантазии, и то, что мы видим в зеркале себя, говорит скорее об ошибках нашего мозга, чем о его талантах. С зеркалом нам еще повезло, оно хоть как-то отражает реальность, но прочие наши вымыслы могут быть фатально далеки от каких-либо реалий.
Абстрактно об абстракциях
Юваль Ной Харари писал, что «способность sapiens к сотрудничеству в большом количестве проистекает из его уникальной способности верить в вещи, существующие исключительно в воображении». То есть из умения мыслить абстрактно. А что такое абстрактное мышление? На самом деле ответить на этот вопрос чрезвычайно сложно, проще всего объяснить с помощью примера.
Возьмем, например, чашку. Что это такое, знает каждый. При этом не существует некой единой, четко прописанной, идеальной чашки. Чашек миллионы и миллионы: маленькие, большие, круглые, квадратные, разрисованные, черные, белые, сделанные из металла, из стекла, из дерева, из глины… Из чашки можно пить, в ней можно хранить пуговицы, в ней даже можно выращивать фиалки, и все равно это будет чашка, любой человек на планете сразу определит, что это такое (если только речь не идет о совсем уж безумных дизайнерских наворотах).
Когда мы видим очередную чашку, наш мозг не пытается ее осмыслить, он быстро находит файл с надписью «чашка» и уже этим удовлетворяется. Поэтому мы можем весь вечер пить из этой чашки какао с джином, но, не посмотрев на нее, затруднимся сказать, какого она цвета и что на ней нарисовано. И это очень удобно, иначе нам пришлось бы каждую новую встреченную чашку внимательно рассматривать, определяя, подходит ли этот объект для наших целей, есть ли в нем углубление для жидкости и не укусит ли он нас. Кстати, люди с некоторыми ментальными расстройствами вынуждены всю жизнь так и поступать.
И точно так же мы умеем создавать подобные файлы относительно вещей, вообще не существующих в материальном виде. Чашку хотя бы можно лизнуть, потрогать и понюхать, но нельзя понюхать удачу, надежду, моральные принципы, гипотенузу или Бога.
Мы просто берем комплекс каких-то признаков и даем ему название или как-то еще его обозначаем. Например, рисуем. Привязываем идею к символу. Собственно говоря, в способности заменять какие-то группы признаков и явлений символами и кроется секрет нашей разумности.
Именно поэтому искусственный интеллект, бедняга, еще очень долго не будет иметь никаких шансов, потому что эту нашу фантастическую способность символизировать все и вся невероятно сложно воссоздать. Как она работает, до сих пор толком непонятно.
Вот, например, как программы «Гугла» учились узнавать на фотографиях котиков? Они анализировали миллионы этих котиков и наконец смогли составить базу данных, на основании которой у них получается довольно точно определить, что существо с таким-то количеством шерстинок между глазами, с такими-то пропорциями и такой-то расцветкой с немалой степенью вероятности окажется котиком.
Ребенку достаточно увидеть за свою жизнь несколько кошек, живых и нарисованных, чтобы легко распознавать их в любом виде, даже самом символическом. Например, в таком, как на рисунке (см. выше, слева). Никакого отношения к кошке этот набор линий на плоской поверхности не имеет, эти два объекта ничем друг на друга не похожи, но каждый человек, увидевший рисунок, скажет: «А, это кися!» И стоит ли говорить, что буквы и звуки в слове «кися» еще меньше похожи на кошку, чем данный рисунок?
Человек с тех пор, как стал человеком, живет в мире символов, подменяющих реальность. Наше воображение позволяет нам доделывать этот мир, понимать его на свой лад и передавать эти образы друг другу. Грубо говоря, мы видим не столько Вселенную вокруг, сколько ее символическое и чрезвычайно кривое отображение в нашей голове.
Чего уж там, правильнее было бы назвать наш вид не «человек мыслящий», а «человек галлюцинирующий».
Ошибочка вышла
Не надо думать, что наша способность мыслить абстракциями и жить воображением такая уж замечательная штука. Да, она позволила Шекспиру писать сонеты, а нам, что не менее важно, их читать, позволила изобрести Интернет и летать в космос.
Но и под монастырь она нас подводила с удручающей регулярностью. Обилие вредных мифов, опасных символов, диких и неудобных правил общежития в человеческой истории зашкаливает за любые разумные пределы.
«В день торжества под звуки музыки он в сопровождении пышной процессии отправляется к водоему, чтобы совершить омовение, после чего молится в храме местному божку. Затем царек на глазах собравшихся поднимается на помост, берет очень острый нож и начинает отрезать себе нос, губы, уши и остальные мягкие части тела. Отрезанные куски он поспешно отбрасывает, пока не начинает терять сознание от потери крови. В заключение он перерезает себе горло» (Дж. Фрэзер «Золотая ветвь»).
Ни одна обезьяна, ни одна самая тупая мокрица так вести себя не будет. Для этого у нее достаточно мозгов, не изувеченных абстрактным мышлением. А вот венец природы… На планете не было такого извращения, такого безумия, алогичности и жестокости, которые хоть где-то и хоть когда-то не считалось бы поведением достойным, угодным богам и укрепляющим общество. Правда, самые кошмарные вымыслы, уж очень отягощавшие жизнь тех, кто решил их себе вообразить, в истории не выживали — вымирали вместе с носителями. Кидать в костер младенцев, сношаться с крокодилами и жарить собственные уши мы постепенно перестаем, но плеть разумности продолжает гулять по нашим спинам.
Почему мы стали разумными?
Если считать разум даром судьбы, то подарок этот больше всего походит на костыли и пачку подгузников. Потому что человек, если разобраться, совсем безнадежен. Мы не умеем летать, медленно плаваем и так себе бегаем. Нам, огромным и неповоротливым, нужно много калорийного и ферментированного корма, подходящего для наших капризных желудков. При этом наши зубы, когти, рога и копыта не выдерживают никакой критики. У нас чувствительная кожа, мы не терпим жары и холода, по суше мы должны передвигаться в скафандрах, а жить в убежищах. Когда-то колонизировать Землю нам было труднее, чем сейчас — Марс: к нам тут было недружелюбно все.
Наши предки экспериментировали с разными способами выживания: одни отращивали хвосты, мех и учились прыгать по деревьям, другие волей эволюции пошли по пути увеличения мозга и крайне усложненной в связи с этим деятельности. Мы стали рожать недоношенных детей, дабы их увеличенные черепа проходили родовыми путями, что еще добавило проблем: наши дети годами несамостоятельны, в первый год жизни они не способны даже сами ходить — уникальный факт в мире животных, даже кенгуру над нами хохочут.
Существование малыми группами стало совсем невозможно, мы начали сотрудничать, изготовлять орудия, посуду, одежду, дома. А еще научились общаться символами, потому что это практически единственный способ быстро передавать информацию для вида, ставшего поневоле сверхколлективным, но не обзаведшегося, например, способностью химически регулировать поведение своих собратьев по муравейнику. И в один прекрасный момент произошел переход: мы не только стали обмениваться сигналами-символами, но и начали с их помощью мыслить.
Кстати, именно здесь затормозили наши двоюродные братья-неандертальцы, которые пользовались речью, но, видимо, практически не обладали способностью к абстрактному мышлению.
Природа творчества
По-прежнему плохо понимая, как именно работает абстрактное мышление, мы все же можем им управлять. Например, когда занимаемся творчеством: пишем картины, стихи и объяснительные записки. Любое творчество — это попытка создать новые символы из обломков старых, в нем в идеале присутствуют и воображение, и логика. Но только логика должна уйти в тень и прислуживать фантазии: склеивать то, что она разбила, шлифовать швы и выметать мусор.
Поэтому разумным и рациональным людям часто очень тяжело выдавать на-гора качественный креатив: алогичность, бессистемность и попытка игнорировать существующие правила — не самая сильная их сторона. Их ментальные файлы с символами четко организованы и жестко охраняются здравым смыслом.
И наоборот, нередко совершеннейшие психи рождают истинные перлы просто потому, что в их файлах с символами всегда разброд и шатание и оттуда извлекается первый попавшийся хлам в самых диких комбинациях. Пытаясь сообразить, сколько будет шестью три, такой псих вытаскивает из сознания селедку в кокошнике и на колесиках. И иногда эта селедка стреляет.
Поэтому хорошие преподаватели, пытаясь заставить учеников мыслить творчески, часто дают им совершенно алогичные и нестандартные задания. Даже в таких сверхточных науках, как математика и физика, нельзя обойтись без фантазии. То есть обойтись-то можно, но звезд с неба не достанешь. Гениальность — это когда интеллектуал умеет думать как идиот.
К счастью, идиотом можно ненадолго стать. Или хотя бы им притвориться.
7 способов повысить свою креативность, понизив разумность
1. Легкое опьянение. Или не очень легкое
Почти безотказный способ снизить свою критичность и попасть в мир розовых слонов. Особенно хорошо работает у музыкантов и художников, которым не нужно будет потом поверять алгеброй гармонию. Ученым и писателям этим методом, однако, лучше не злоупотреблять: их конечный продукт требует куда большей рациональности. А то получится как в известном анекдоте из жизни американского физика Роберта Вуда. Вуд повадился экспериментировать с наркотиками, чтобы расширить границы сознания, и каждый раз ему открывалась некая великая истина, которую он, очнувшись, намертво забывал. Однажды Вуду все же удалось, превозмогая себя, записать эту истину во время галлюцинаций. Едва придя в себя, он кинулся смотреть, что такое великое он сумел словить за хвост. На мятом листочке кривыми буквами было записано: «Банан велик, а кожура еще больше».
2. Случайные костыли
Если мысль не может вырваться из западни, мотаясь туда-сюда между парой банальных решений, можно вывести беднягу на свободу, вручив ей костыли. Открываем любую книгу, читаем первое попавшееся слово. И так еще два-три раза. Записываем слова и потом сидим, смотрим, каким образом их можно было бы прицепить к нашей задаче. Как они могут иметь к ней хоть какое-то отношение? Что «маслице», «заскорузлый» и «поликистоз» забыли в дизайне сайта, торгующего приблудами для смартфонов? Не факт, что тебе удастся найти блистательный способ связать это воедино, но, пока ты отвлекался и абстрагировался, нейронный сигнал перестал носиться кругами, бормоча «О, горе мне!», а потихоньку направился в сторону открытого моря.
3. Депривация сна
Так, например, работал Сальватор Дали, который иногда не спал несколько ночей подряд, а потом садился в кресло с металлическим стаканом в руке и позволял себе задремать. Пальцы разжимались, стакан с грохотом плюхался в подставленный внизу жестяной таз, художник мгновенно просыпался, еще не расставшись с вереницей сонных видений, и моментально их начерно зарисовывал, пока те не сбежали обратно в свое сонное царство.
4. Рисование закорючек
Пребывая в творческом кризисе, возьмите бумагу, ручку и начинайте рисовать свою проблему. Что получится, то получится. Не умеешь рисовать — тем лучше. Сбить с толку спесивые нейроны, привыкшие ходить за результатами строго привычным маршрутом, тебе удастся.
Заодно есть шанс увидеть и оценить ситуацию с новой точки зрения — в кривом и плоском виде.
5. Работа под телевизор
Или работа в кафе посреди посторонних людей и их шума-гама. Да, сосредоточиться невозможно. Все отвлекает. Действительно кошмар. Но «абстрактное мышление» и значит «отвлеченное мышление». Взгляд со стороны, а не изнутри. Концентрироваться нужно будет потом, когда появятся неожиданные идеи, а пока ты сидишь в засаде на эти идеи, шум и болтовня вокруг помешают тебе зациклиться и войти в ступор.
6. Размышления на ходу
То, что на ходу лучше думается, первым заметил еще Аристотель. Он даже создал собственную методу обучения философии — бродил с толпой учеников вокруг школы. Называлась эта метода «перипатетика» — «круговое шагание». Необходимость следить за тем, куда идешь, отвлекающие травки-муравки и прохожие — все это позволяло сознанию находиться на относительной свободе и выдавать на первый взгляд бредовые, а на второй — небезынтересные решения.
7. Работа в тандеме
Это как пинг-понг: ты подаешь — он отбивает. Запросы извне сознание обрабатывает иными способами, чем продукты наших одиноких размышлений: нейроны вспыхивают обширнее, задействуется большая часть неокортекса, а непредсказуемость реплик напарника держит нас в тонусе и не позволяет сбежать к привычной жвачке. Ильф с Петровым и братья Стругацкие, например, невероятно выигрывали от тандемов, их сольные тексты намного слабее. А вот достоинства коллективных мозговых штурмов довольно слабы в плане креативности (хотя и неплохо подходят для решения срочных задач): когда все друг друга перебивают, побеждает не лучший вариант, а вариант, произнесенный в подходящее время самым уверенным из голосов.
Фото: Getty Images, Настя Никитина