Мне позвонили из Голливуда и предложили сценарий «Бен-Гура». Я, естественно, отказался
Давай начнем с главного, Тимур. Ты уже видел фильм братьев Коэн «Да здравствует Цезарь!». Там есть тема съемок старого «Бен-Гура»?
Видел, когда как раз монтаж заканчивал. И очень смеялся: они же пародируют не только пеплум Уильяма Уайлера 1959 года, а вообще американскую киноиндустрию середины ХХ века. Все, что стало славой Голливуда и вообще мирового кино.
С чего вдруг Коэны взялись за этот сюжет? Может, прослышали, что ты ремейк делаешь? Голливуд слухами полнится, кто-то нашептал.
Это вряд ли. Не стоит заблуждаться на этот счет. Я слышал, что братья Коэн высказывали идею снять свой фильм про Голливуд еще в 2004 году. Хотя Джек Хьюстон, который играет у нас главную роль, Бен-Гура, снялся у них в эпизоде.
Объясни тогда, почему за этот ремейк взялся ты. Сам выбрал?
Нет, мне позвонили из Голливуда и предложили. Я, естественно, отказался.
Как это — отказался?
Ну, потому что придумать глупее затеи нельзя было. (Смеется.) Мне перезвонили и убедили прочитать сценарий. Прочитав, я понял, что это совсем другое кино. Такое редко кому выпадает снять. Сценарий, кстати, был написан Джоном Ридли, получившим «Оскара» за «Двенадцать лет рабства».
А что тебя так взволновало в этой истории?
То, что я очень люблю: думаешь, что это уже финал, все кончилось хорошо, а оказывается, что это самая страшная точка для героя.
Давай без спойлеров, ладно?
Ладно. Вообще, все помнят «Бен-Гура» как историю мести злодею за загубленную жизнь, за разрушенную семью. А у меня история про двух равных героев, которые борются не друг с другом, а с судьбой.
Значит, ты все сделал по-новому? От оригинала хоть что-то осталось?
Конечно, потому что оригинал — это книга, написанная в XIX веке генералом Уоллесом, который прошел Гражданскую войну. Он наверняка погубил не один десяток жизней своих соотечественников.
Он за наших был или за рабовладельцев?
Наш, северянин. После победы наверняка совесть его по ночам донимала. И он написал роман, который сразу же стал бестселлером. Он был второй книгой после Библии по количеству читателей в Америке на протяжении шестидесяти лет. Это роман, в котором Америка осмысляла тему прощения.
Все артхаусные кинематографисты — садисты, а все зрители — мазохисты
Сама себя прощала?
Да, Север и Юг прощали друг друга. После Гражданской войны надо друг друга прощать. К сожалению, этого так и не произошло у нас.
После уютного десктоп-триллера «Убрать из друзей», где вы с Лео Габриадзе просто курсором по дисплею водили, и всех твоих фильмов, большая часть которых снимается на фоне зеленого экрана, тебе не сложно было выходить на настоящую натуру? У тебя там, говорят, в сцене скачек на колесницах аж девяносто лошадей, и все настоящие, не компьютерные.
Это вопрос команды, а она у меня была очень хорошая. Фил Нильсон, второй режиссер, — один из лучших специалистов по съемке батальных сцен. Замечательные каскадеры, прекрасные художники — в общем, переход прошел комфортно. Но скачки и в самом деле были очень сложными. Мы снимали их сорок пять дней на реальном ипподроме. При том что все трюки настоящие, ни одна лошадь не пострадала. В отличие от людей... Получилось и правда интересно. Мы очень внимательно изучали все исторические материалы, касающиеся скачек. Узнали, например, что состояние самого успешного наездника — а их выживало очень мало — составляло в пересчете на нынешние деньги 40 миллиардов долларов.
Я знал, что выбрал не ту специальность.
Эти сведения не только помогали нам в художественном аспекте, но и жизнь спасали в прямом смысле. Например, Варя Авдюшко, которая делала костюмы для фильма, нашла на древних скульптурах возничих какие-то ремни, видимо кожаные. Наездники зачем-то оплетали ими себя. Мы долго не могли понять, в чем смысл. Вдруг во время заезда случилась авария, и один из каскадеров, оказавшись под копытами, остался жив благодаря этим ремням, которые сработали как броня.
А ты людей на колесницах заставлял скакать во весь опор?
Да, и даже сам попробовал. Хотя по контракту мне не разрешалось рисковать собой. Но я должен был узнать, каково это. Ощущения вроде заездов «Формулы-1», когда смотришь их через камеру в машине: все трясется, куда-то проносится, не успеваешь ничего разглядеть. Ты мчишься со скоростью 50–60 километров в час на маленькой дощечке, которая страшно вибрирует, потому что нет рессор. Да и тормозов тоже. (Смеется.)
Господи!
Кстати, про Него. Еще до начала съемок, устав ждать официального запуска, который по непонятным причинам задерживался, я решил съездить на место действия — в Иерусалим. И со мной связался тамошний телеканал. Хотим, говорят, снять, как вы у нас к съемкам готовитесь. Там был один постановочный эпизод около Стены плача. Меня нарядили иудейским паломником с этой коробочкой на лбу и дали в руки молитву на иврите, но написанную русскими буквами. Идите, говорят, к Стене и читайте молитву, а мы вас будем снимать. Ну, я пошел. Жара страшная, молитва длинная, но я ее дочитал в итоге до конца. И только закончил, как пришло сообщение: фильм запущен в производство.
То есть ты думаешь, что высшие силы…
Я ничего не думаю, просто рассказываю факт. Я ни о чем специально не просил.
Давай от духовного к материальному. На что, кроме скачек, было потрачено больше всего денег?
Я со свечкой рядом с бухгалтером не стоял, но подозреваю, что декорации галер тоже влетели в копеечку. Это было пространство, в котором помещались двести человек. Мы месяц репетировали, чтобы они гребли одновременно. Мне очень хотелось, чтобы это был единый организм, поэтому я посадил их очень плотно друг к другу, чтобы выглядело так, как когда летишь эконом-классом.
Да, это забытое ощущение...
Это незабываемое ощущение! (Смеется.)
Старый «Бен-Гур» был первым фильмом, который собрал одиннадцать «Оскаров». Ты понимаешь, что, даже если соберешь десять, тебя все равно назовут лузером?
Честно говоря, меня «Оскар» очень мало волнует. Не сочти за кокетство, но мне процесс интереснее самого результата. Поэтому я даже фильмы свои никогда не пересматриваю. Посмотрел недавно «Ночной дозор» впервые за десять лет. И очень удивился. С одной стороны, волнительно, с другой — неприятно, потому что многое хочется переделать.
Да ты перфекционист! А еще ты самый высокотехнологичный российский режиссер. Для тебя все-таки что важнее — спецэффекты или актерская игра?
Игра, бесспорно. Это самая интересная, самая магическая сторона профессии. Эта мистика, актерская органика для меня ценней любых хитро выдуманных кадров. Потому что я совершенно не понимаю, как она возникает, как рождается. А когда смотришь и понимаешь, как сделан какой-нибудь спецэффект, — тут нет никакой магии.
А артхаус ты смотришь?
Однажды я даже был в жюри артхаусного фестиваля и понял все про этот вид искусства. Логика простая: все артхаусные кинематографисты — садисты, а все зрители — мазохисты. Побеждает тот, кто найдет способ достать тебя наиболее эффективно. Я смотрел в день по четыре фильма, и каждый режиссер находил уникальный способ, как замучить тебя до предела. (Смеется.)
Чтобы тебя больше не мучить, задам последний вопрос. Ты снимаешь много экшена, а в жизни у тебя какой-то экшен есть?
Ты имеешь в виду какие-то острые ситуации?
Да, то, что тебе по контракту было нельзя, но очень хотелось.
Наверное, их все меньше и меньше.
Почему? Экшен нравится только в кино?
Ну я как-то не знаю... Это, наверное, с возрастом приходит. Как-то все размеренно стало. У меня есть ассистентка в Америке, очень опытный специалист, ассистировала Спилбергу, Кевину Рейнольдсу, многим. И вот она регулярно присылает мне расписание — съемок, встреч и прочего. Это по-настоящему ужасно: она знает, что со мной будет, весь мой экшен расписан у нее по часам на месяцы вперед. А для меня неизвестность — одно из самых приятных ощущений. Если нет такого ощущения, то все бессмысленно. Это называется рабством. Да, можно быть рабом очень полезного дела, но ты все равно раб. Иметь возможность в любой момент подняться, прыгнуть в самолет и сбежать на несколько дней, забыв об обязательствах, — это очень важно.
А для всего остального есть «Мастеркард»!
