Игорь Угольников: «Я родился клоуном и клоуном помру»

Сепия. Мне кажется, что в сепии очень трудно врать. Ведь во всем, что касается войны, мы невольно врем. Просто оттого, что не знаем, как все было на самом деле.

Папа мой называл меня Станиславовичем в самые ответственные моменты моей жизни. «Станиславович, — говорил он, — ты же понимаешь, что нельзя так поступать?»

Да, но он был не прав: дергать их иногда можно и даже нужно. Своего родного брата я называю тоже Станиславовичем, потому что он серьезный ученый, астрофизик, я его очень уважаю. Мы вообще вспоминаем об отчестве, когда вспоминаем об уважении. Такого нет ни в одной другой стране.

Конечно, это все близкие мне люди, с которыми мы свели знакомство на первых моих программах. И даже в переписке я всегда в конце ставлю именно эти четыре буквы — не важно, пишу ли я Косте Эрнсту, Феде Бондарчуку или даже малознакомым мне людям. Это прозвище приросло ко мне с детства, и я не считаю, что это плохо.

Знаете, у меня такая работа, что смеяться не приходится. Много смеялся, когда занимался тележурналом «Фитиль». Но потом просто устал. Каждую неделю делать по пять игровых и четыре документальных сюжета очень трудно. Но у меня был опыт и похлеще: в 1997 году я каждый день делал большую передачу «Добрый вечер». По моим стопам теперь пошел сыночек Ваня Ургант. Я его могу называть сыночком, потому что мы с его папой были дружны с ранней юности. Ваня рос на моих глазах. Когда он начал делать свою передачу, то пришел ко мне и сказал: «Станиславович, поделись рецептами». Я ответил: надо больше слушать собеседника, ведь его ответ важнее твоего вопроса. Иван Андреевич, судя по всему, прислушался к моим советам. Впрочем, это не так важно — главное, он очень талантливый.

Ни в коем случае! Этот фильм — «Шутить изволите?» — сделал Костя Эрнст к моему пятидесятилетию. Он получился таким искренним, правильным, тактичным — мне понравился. Константин Львович вообще очень мне помогает. Он даже участвовал в создании «Батальона». Еще в самом начале, прочитав сценарий, он сказал: «Станиславович, у тебя очень много сюжетных линий, сделай вполовину меньше. Я поначалу сомневался, но потом все-таки сделал, как сказал Эрнст, и понял, как он был прав.

Когда я прочитал «Брестскую крепость», мне было лет двенадцать. Я просто заболел этой книжкой тогда. Она о людях, которые вынуждены в секунду совершать самый сложный в жизни выбор. Ты один, вокруг погибают люди, в том числе твои близкие, — как поступить? Сдаться в плен или стоять до конца?

Мои предки всегда воевали, и это у меня в крови. Я считаю, все, что происходит сейчас с Крымом, с Украиной, говорит о том, что и мне приходится воевать. Но мое оружие — это кино. Только с его помощью я могу достучаться до сердец своих соплеменников. Знаете, слово «патриотизм» сейчас используется исключительно в уничижительном смысле. Патриотизм сегодня и правда не в чести. Делается ли это кем-то намеренно? Это уже не важно. Важно лишь то, что я должен и умею делать.

Я воюю с моими соплеменниками, которые не хотят ничего знать о своих отцах и дедах. Я воюю с невежеством.

Перед вами счастливый человек: я осуществил заветную мечту, сняв фильмы и о Первой, и о Второй мировой. Надеюсь, что о третьей мне снимать не придется. Но, с другой стороны, порой задумываешься: вот выйдет сейчас на экраны мой «Батальонъ», который дался нам несравнимо тяжелее «Брестской крепости», а что дальше? Конечно, хочется снять что-то в моем любимом жанре семейной комедии. Но сценария пока нет. У меня еще со времен «Оба-на!» привычка: по утрам, часов до одиннадцати, я сажусь за компьютер и записываю все, что приходит в голову. За эти годы у меня скопилось огромное количество совершенно несистематизированных сюжетов. Там и комедии, и сказки, и мультики. Конечно, надо бы сесть и привести их в какой-то порядок. Но не время сейчас.

Не бывает. Я родился клоуном и клоуном помру. Просто я сейчас не работаю по призванию.

Я пока чувствую, что мне надо отдать долг — семье и государству. Может быть, когда-нибудь потом, когда грустный клоун Игорь Угольников снова понадобится, я вспомню прошлое. А пока недостаток клоунады я восполняю в театре. Я вам скажу откровенно: это как секс. Когда ты вливаешь свои эмоции в зрительный зал и получаешь их волной в удесятеренном объеме — это невероятно! Бывает, устанешь. Зритель пришел к тебе, извините, на акт, он пришел за твоей любовью, а ты слабенький, вялый. Так нельзя, поэтому я всегда беру себя в руки и выкладываюсь по полной.

Обстоят отлично. Ведь, по сути, это одна и та же награда.

С «Рассказами» все просто. Мне понравился сценарий. Я сразу сказал, что буду играть не конкретного президента, а человека, который, оказавшись на самом верху, вынужден управлять всей ситуацией внизу, разруливать. Это же очень, очень интересно! И, главное, действовать в этой роли надо было очень деликатно, ни в коем случае не скатываясь в сатиру. А что до карьерного роста, то скоро выйдет фильм, в котором я играю вовсе не президента, а негодяя. Мне редко достаются отрицательные роли, а ведь я их обожаю.

Я даже в одной скажу: нашим женщинам посвящается. В момент, когда все очень плохо, они берут ситуацию в свои руки. Они даже мужиков заставляют быть мужиками. И таких удивительных женщин, как у нас, нигде в мире нет.

Я бы не стал так говорить, а то меня обвинят бог знает в чем. Просто женщины в критический момент поступают иногда парадоксально, но всегда очень правильно. По большому счету, женщина и есть родина. Вера, земля, семья, любовь — все это женщина. И «Батальонъ» — мое признание в любви к ним. Когда спустя девять месяцев я объявил, что съемки закончились, не смог сдержаться и заплакал. Девчонки тоже разревелись. Мы все обнялись — и в этот момент появилось чувство человеческого единения. Фильм как раз об этом, не столько о войне. Ведь молодым людям, которые будут смотреть его, в сущности наплевать, что там было до них. Это главная проблема наша: мы лишены памяти, мы ничего не хотим знать о своих предках. А ведь в русском сознании, в русской империи это всегда было незыблемо! Православие, самодержавие, народность — три кита, на которых мы всегда стояли. Православие полностью объединяло нацию. Нынешний ислам может только завидовать тому, как в 1913 году объединяло нацию православие. Самодержавие было в крови у людей — как знак того, что все делается правильно. Даже если император ошибается, мы всегда ему подскажем, как нужно правильно. Со смертью Столыпина это прекратилось. И народность — понятие, которое большевики постарались вытравить из нас, тоже перестало существовать. Мы ведь были единым народом, а не просто населением. Наши тогдашние так называемые зарубежные партнеры понимали, что, если так будет продолжаться, мир станет однополярным, то есть русским. Так бы и случилось, если бы Николай II не объявил всеобщей мобилизации.

В этом эпизоде нашего фильма, о котором вы говорите, правда не только художественная, но и историческая. Я же проконсультировался: после боя первым делом убирали трупы и вычищали одежду для общего построения.

Они остались в моей прошлой жизни.

Я бы очень не хотел, чтобы «Похороны еды» снова стали актуальными.

Очень многое: пост в «Фейсбуке», спектакль, фильм, умная шутка. Но чаще происходящее вызывает у меня не улыбку, а искреннее удивление. Например, я недавно познакомился с Федором Конюховым. Это потрясающий человек, не понимаю, как мог такой родиться в нашем мире. Священник, мореплаватель, художник — и все это один человек!

Вот честно: не знаю. Меня представляют в такой последовательности: актер, режиссер, сценарист, продюсер. А я себя представляю... с удочкой на берегу реки.