Андрей Григорьев-Аполлонов: «К «Иванушкам» я отношусь с абсолютной иронией, но и с чувством глубокого удовлетворения»

Ты мне?

Давай-ка без этого. Даже когда чужие дети называют меня «дядя Андрей», я прошу: не надо «дядь».

Валяй.

Прикольно. А еще я с Бартеневым работал. Все просто: вокруг же девушки все время были! В педагогическом училище, включая меня, было девять мальчиков на две тысячи девочек. Мы были королями с пятнадцати лет. Я чувствовал себя крутым.

Что Игорем?

Почти. А еще же пионерский лагерь. Каждое лето я проводил в «Космосе» — пионерлагере для детей медработников: у меня отец врач. Там и шло мое становление как мужчины, как артиста и как режиссера. У меня даже прозвище было Рыжийсёр, потому что я ставил все эти конкурсы и песенные инсценировки. И первые девчонки, объятия, поцелуи — это было тогда. Помню, мне лет одиннадцать, а дочке директора лагеря — двенадцать. Блондиночка, с короткой стрижкой, очень стильненькая.

В смысле?

Думаю, да.

Я не борюсь. Начинается настоящее шоу, и лучше мне не попадаться в эти моменты. Я же по знаку зодиака Лев.

Очень громко. Даже изменяюсь в лице. Хотя некоторые мои подруги говорят: «Как же я люблю, когда ты злишься».

Понимаю, ты намекаешь на левую и правую. Но как раз это и помешало закрутить с ней роман, потому что слишком уж я очканул. (Смеется.) Увидел это богатство и сказал себе: ну не-е-ет. Так что пришлось друзьями остаться.

Не нашел обеспеченную невесту?

Ну спасибо! Видно, я не в ее вкусе. (Смеется.) Рыжие ей не очень. А вообще, у меня была девочка, дочка миллиардера. Пару месяцев мы встречались. Она меня любила, очень любила. И ее родители сказали — мол, Андрей, нет базара. Но тех чувств, которые я испытываю сейчас к своей жене Маше, и в помине не было. И я интеллигентно слился. Она вышла замуж через несколько лет, ее муж сразу вознесся на корму дорогой яхты. А я не стал, не смог.

Спасибо за наводку. (Смеется.)

У меня был хороший трюк — батман, за ухо нога уходила. Я брал феноменальной растяжкой. Перепрыгивал с левого шпагата в правый — и телочки на дискотеке в Сочи и в барах Дагомыса были готовы на все. Думаю, к юбилейному концерту нужно будет восстановить растяжечку.

Кто-то любит взрослых женщин, а я — юных нимф, семнадцать плюс.

Ладно, семнадцать опасно, пусть будет восем­надцать. (Смеется.)

Баня — еженедельно. В обязательном порядке! Люблю пар. У меня уже давно маршрут отработан: восемь минут от дома, включая лифт, до Пресненских бань. Рыбалку тоже реально люблю. Да и на охоту с удовольствием бы съездил — не стрелять, а потусоваться. Но в чем беда популярных исполнителей? Пятница и суббота — рабочие дни. Друзья прежде звонили: полетели, мол, на Камчатку рыбачить или поехали-ка в Тверскую губернию на кабана. А я им всегда отвечал: извините, мальчики. Ну, меня и перестали звать. Единственный раз я был на охоте году в 1998-м, когда у меня отменился концерт.

Нет, тогда двадцать охотников одного зайца еле загнали. Очень забавно: столпились вокруг одного маленького зайчонка двадцать здоровенных мужиков, стоят счастливые, байки травят. И знаешь, меня такая атмосфера абсолютно не обламывает.

Ну, пускай вместо футбола будет бильярд. А с порно у меня так же, как и у всех нормальных мужиков.

С абсолютной иронией, но и с чувством глубокого удовлетворения. Когда включается наша музыка на концерте, все отходит на задний план. Как в кинотеатре: пришел, откинулся на спинку — и не думаешь ни о чем. Просто погружаешься в этот мир. Я сразу оказываюсь как бы в другом измерении, и мне там так уютно, так клево! Люди вокруг танцуют, хлопают, обнимаются. Такой легкий наркотик. Или тяжелый, я не знаю.

Нет, ни разу. Жена говорит, чтобы я «лапки гусиные» убрал у глаз, но это пара уколов. А всему остальному я сопротивляюсь. Вот когда встану у зеркала и спрошу: «Кто это вообще?» — тогда пожалуй. Публичный человек должен выглядеть нормально.

Никогда. Все время как-то получалось стать лидером без драк.

Ну разве в лагере разок с местным пацаном. Я его сразу в живот ударил, и как-то хорошо ударил, удачно. Он согнулся пополам, а я стал своим в тусовке с района. И все. Ну, еще пару раз с Кириллом Андреевым.

Как обычно: гастроли, нервяки, напряжение, кто-то что-то сказал, он толкнул, я пихнул, обменялись ударами. Хорошо, что несильными, потому что, если бы Кирилл попал в меня прямым, я бы уже не встал, он же у нас терминатор.

Я его «сынок» называю. А он меня — «отец». И вообще, я очень рад, что он у нас появился.

Последние двадцать пять лет я живу по понятиям Иммануила Канта, мазафака. Я с него прикололся, когда изучал философию в ГИТИСе. Мне ее преподавал Игорь Чубайс, брат Анатолия. Философ известнейший. Сейчас уже ничего не помню, но одно выражение Канта запало в душу: «Поступай так, чтобы правила твоей воли могли стать принципом всеобщего законодательства».