Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

Андрей Геласимов: «В пятьдесят я понял, что пора молодеть»

Узнав, что Андрей Геласимов написал роман о русском рэпе «Чистый кайф», мы хотели вызвать его на рэп-баттл. Но потом по старинке взяли обычное интервью — о романах со студентками, мате и компьютерных играх.

7 февраля 2020Обсудить
Андрей Геласимов: «В пятьдесят я понял, что пора молодеть» | maximonline.ru

Как часто твою фамилию произносят без ошибки?

Последние лет пятнадцать уже правильно, а в детстве доставалось. Я сильно пострадал из-за «Муму»: меня постоянно спрашивали, куда я ее дел.

Твой новый роман «Чистый кайф» посвящен русскому рэпу и конкретно Басте. Как такое вообще случилось?

Я, как всякий взрослый человек и поклонник рок-н-ролла, всегда считал, что рэп — кал. Еще в 90-е, когда появились первые чернокожие группы, меня это раздражало. Я тогда был старым человеком, хотя мне было тридцать, и был уверен, что лучше Rolling Stones музыки быть не может. В пятьдесят я понял, что пора молодеть. Причем зашел-то я в рэп не через Басту, а через Ноггано. Потому что юмор — это хорошая смазка, с которой можно войти и в серьезный роман, и в артхаусное кино. Я стал прислушиваться к текстам и услышал то, что делает Вася как Баста. Но сильнее всего меня пробрало, когда я понял, с какой проблемой сталкивается Васин герой, который страдает от химической зависимости. Когда на концерте в Ганновере эта 90-килограммовая туша запрыгала по сцене и страшным голосом закричала «Долби мой лед, но не замерзай, сколько ни завязывай, не завязать!», я понял, что это персональная точка отчаяния крайне успешного человека. Так что дело не в рэп-культуре, а в драме поколения, которое оказалось застигнуто врасплох. Леша Седой (друг Басты. — Прим. ред.) сказал: «Из каждых десяти парней осталось трое. И они живут не самой счастливой жизнью, даже если ездят за рулем «Гелендвагена».

Наркотики выжгли это поколение как напалмом. Поэтому и роман.

Твои герои много матерятся. Как ты сам относишься к мату?

Я могу, как аналитик языка и его развития в социуме, сказать, что сейчас удельная доля нецензурной лексики значительно выше, чем, скажем, в 80-е и даже в 90-е. Я думаю, что у молодежи это связано с пятилетней давности инициативами правительства по запрещению мата в искусстве — когда начали целлофанировать книги и ставить на них 18+. Молодежь протестна даже по гормональному состоянию своего пространства, поэтому в итоге она в своем сегменте отменила табу. Так что сейчас мат не только легитимен, но даже приветствуется, причем в образованных, часто даже филологически образованных кругах.

Как ты подружился в Бегбедером?

Очень просто! Я ехал в Питер на открытие книжного магазина нашего издательства «Городец». Ко мне в поезде подошел Леша Гуськов и говорит: «Посмотри „Элефант“, там про писателя, и я его играю с тебя». Я смотрю фильм и вижу Бегбедера, он играет Лешиного издателя. И там сцена, как этот издатель держит нерадивого автора за галстук и угрожает сбросить с крыши, потому что дедлайны нарушены. Я звоню Леше и говорю: «Гениально! Бег (Бегбедер. — Прим. ред.) такой классный издатель!» И Леша в ответ: «Так возьми его к вам, пускай издает что-нибудь!» Леша написал Бегбедеру, а тот уже ответил мне напрямую: «О, я читал ваши книги!» Мы начали сотрудничать, он приехал в Москву, мы погужевали немного и подружились.

А ты считаешь Бегбедера хорошим писателем?

Перед очным знакомством я прочитал «Любовь живет три года» и вот эту книгу про рекламу — забыл, как называется.

«99 франков»?

Точно! Ну такая веселая живая проза, сумасшедшая, дурацкая, циничная, грустная временами. Она не совпадает с моим представлением о литературе, потому что я больше люблю вещи композиционно выстроенные, голливудские, можно сказать. А Бегбедера интересует форма существования героя в предложенных обстоятельствах. К тому же панчлайны у него бывают просто убойные. Я уверен, что он их сочиняет отдельно, записывает где-то на стене, а потом думает, в какое место романа вставить.

Ты работаешь в литинституте. Как относишься к романам между студентками и преподавателями?

Это отвратительно! Disgusting. Педофилия. Мне пятьдесят четыре года, моим студенткам — девятнадцать! У меня дочь старше. Лучше убиться об стену. У маленькой девочки должен быть маленький мальчик. У меня самого так было, и иначе я не представляю. Хотя сейчас социум изменился, и бывает, что девочка сама атакует старичка. Но этот самый старичок не отдает себе отчета, что он тупо смешон. Спасти его могут только высокомерие и нарциссизм. Если мужчина влюблен в свой талант, то девочки с сексуальным ресурсом для него просто шевелящиеся головы. Пусть дети занимаются сексом друг с другом. И это прекрасно, пиши об этом романы, дружище. Не переступай грань.

А что ты думаешь о феминитивах?

О чем? Что это?

Ну там, «режиссерка», «поэтка»…

Я не слежу за этим дискурсом, поэтому не знаю. Что, правда «поэтка»? Мне это напоминает эксперименты с языком 30-х годов, футуризм, «Окна РОСТа». Но звучит смешно.

Был момент в жизни, когда тебе хотелось кардинально поменять свою жизнь? Вот так, чтобы все бросить и умчаться в закат на «Харлее» или купить красный спортивный автомобиль?

Конечно! Я тогда в Якутске жил, а там зимой минус пятьдесят пять. Я шел домой из университета, в котором преподавал, по проспекту Ленина. И вот эта улица заканчивается, а за ней, собственно, ничто. Река Лена, и ничего нет. И я, идя из университета, думал: «А что если я не остановлюсь возле своего дома, а пойду дальше? Если пройти часа два-три и не оборачиваться на город за спиной, то просто растворишься в этом холоде». И эта мысль доставляла мне удовольствие. Это не было суицидальной идеей, потому что у меня в тот момент было трое маленьких детей, жена неработающая, на мне лежала огромная ответственность. Я же не дурак так подставить любимых людей! Как бы мне плохо ни было, я бы так не поступил. Но вот мое «на „Харлее“ в закат» выглядело так. Пешком к реке Лена в минус пятьдесят. Мне кажется, это даже покруче. «Харлей» и закат — это для слабаков.

А красный спортивный автомобиль тогда для кого?

Фрейд говорит, что для неудовлетворенных. Не знаю, у меня вообще нет автомобиля. Я езжу на такси. Заднее сиденье — вот мое место. Там удобно, можно слушать музыку, смотреть кино, выпивать, курить, если водитель разрешит, можно играть опять же. Я просто отбитый геймер! Я трачу на RPG колоссальное количество времени, которое остальные люди тратят на успех и изучение дискурсов.

И во что играешь?

Да во все! Baldur's Gate, Fallout, Half-Life. Я ведь играл в них в начале 90-х! Я лично пережил этот ужас нападения инопланетян. И когда десантники явились и нас расстреляли как зараженных… Это был разрыв мозга! В тот момент, думаю, я и научился драматургии. Или взять StarCraft! Блин, что там творилось! Нас окружают полчища инсектоидов, и мы спешим на помощь лейтенанту Керриган. Я не успеваю, и ее сжирают. Такой финал игры! Я думал: «Как же так, у моего героя была с ней связь, практически любовь!» И он не успел… Потом выходит StarCraft 2. И в главной, самой страшной королеве инсектоидов я узнаю бывшего лейтенанта Керриган. Мой герой приходит и говорит: «Это ты?» А она отвечает: «Ну не совсем…» И у нее такие крылья за спиной — ч-ш-ш. Так сочинять не многие из современных писателей умеют. А потому какой мне дискурс! Какие феминитивы! Лейтенант Керриган — коро­лева зергов! Вот это проблема!

Что-то из современного может так зацепить?

Я очень признателен Квентину за то, что он сделал в финале «Однажды в Голливуде». Я весь фильм ждал, что Шэрон убьют, и думал: «Зачем он взялся за эту тему?» Еще этот удивительно забавный Ди Каприо: «Фак, зачем я бухаю? Я забыл текст, сука-сука-сука! Ведь мог же вчера на третьем коктейле остановиться! Зачем восемь?» И я эту фигню понимаю! Вот выпиваем бутылку на двоих вечером, а потом: «Может, еще одну?» Собака, завтра же рано семинар в лит­институте! Все, наутро уже чувствуешь, что вчера выпивал… И вот ты наблюдаешь за киноисторией, в которой ничего по сути не происходит. И вдруг финал! Они мочат этих анархистов! Головой об камин! И ты понимаешь, что Шэрон не убьют! Всё! Тарантино свой треш повернул в обратную сторону. Старый стал и сентиментальный. Хотя, думаю, он просто решил переписать самую страшную голливудскую сказку. Пришел — и как волшебник: «Ничего этого не было! Они все живы!»

Какую песню ты бы выбрал, чтобы она звучала на твоих похоронах?

Это очень легко! Джонни Кэш — We’ll Meet Again. Сейчас! (Включает на iPhone и начинает подпевать.) Он написал это на смерть своей жены, и ему оставалось жить два года. Я хочу эту песню! «Скажи парням, которых я знал, что я скоро буду!» Я хочу, чтобы на моих похоронах люди вот так раскачивались! Пьяные и абсолютно счастливые! We’ll meet again some sunny day!


Продюсер съемки Анна Мира, ассистент фотографа Глеб Кордовский.

Комментарии0
под именем
    Подписываясь на рассылку вы принимаете условияпользовательского соглашения
    На информационном ресурсе применяются cookie-файлы. Оставаясь на сайте, вы подтверждаете свое согласие на их использование.