Вообще-то главные редакторы журналов не имеют привычки торчать на своем посту по сто номеров кряду, да еще начиная с самого первого. Но со мной и журналом MAXIM приключилась именно такая история. Более того, она же приключилась еще с тремя сегодняшними сотрудниками редакции (если быть точным, с редакционным директором Безуглым, моим замом Татой и дизайнером Олей Воробьевой). Очень многие сотрудники редакции присоединились к ней в течение первого года, так что наш журнал побил все рекорды не только тиража, но и стабильности редакции. И пусть на меня обрушится стеллаж с подшивкой всех номеров, если эти явления не взаимосвязаны.
Наблюдая за жизнью журнала в течение этих ста номеров и даже иногда принимая в ней участие, я, как и все наши ребята, скопил много забавных и колоритных эпизодов. Во многих из них замешаны известные люди, так что профессиональная этика не позволяет мне их обнародовать. Обещаю: если я переживу этих людей, то когда-нибудь напишу мемуары. А пока в качестве разминки и ради юбилея я решил припомнить самые безобидные из так называемых «забавных случаев».
Тот самый русский
Работая до 2001 года в журнале Men's Health, мы с Татой и Илюхой очень любили английскую и особенно американскую версию журнала MAXIM. Бывало, сидим, изнываем в редакции, и тут кто-нибудь, разбирая почту, кричит: «MAXIM пришел!» И мы все бросаем трудиться и давай читать и причитать: «Вот здорово! Эх, жаль, у нас MAXIM не выходит!» Ну и натурально, чего греха таить, драли из MAXIM статьи для Men's Health.Видимо, это было заметно, потому что, когда в конце 2001 года в России все же решили запускать MAXIM, первый, кому предложили его возглавить, был Илюха Безуглый, главред Men's Health. Он после некоторой душевной борьбы отказался бросать свое детище ради аналогичной позиции у конкурентов. Тогда предложение поступило мне, его заму. И я, не будь дурак, согласился (и потом уже перетащил Илюху с повышением и Тату заодно: куда ж она без нас, а мы без нее?).
В Москву приехал представитель английской штаб-квартиры Керин О'Коннор, убедился в моей вменяемости и пригласил на короткую стажировку в Лондон. Я дико волновался. Честно говоря, ни до, ни после я не волновался так сильно. Не то чтобы я чувствовал себя самозванцем, но общая ситуация: какой-то непонятный я – и вдруг на стажировке в Лондоне перед заступлением на пост главного редактора самого лучшего журнала в мире – вызывала в моем организме панику. Паника выразилась в том, что, только войдя в здание Dennis Publishing, я понял, что мне надо в туалет. Это еще больше усилило панику.
Не знаю уж, кого они там ожидали увидеть. Но могу представить. Национальные стереотипы играют свою роль, когда ты по очереди запускаешь мужской журнал в разных странах мира. Видимо, они ожидали встретить помесь Распутина с Иваном Драго из «Рокки-4» – кого-то громкого и большого, с бидоном водки и автоматом Калашникова. Человека, выбранного из всех журналистов России как олицетворение удалого духа журнала MAXIM. Но тут явился я, 29 лет, 58 кг весом, бледный, с испариной на лбу, да еще каждые двадцать минут бегающий в туалет. На лицах англичан разочарование смешивалось с умилением: и это те самые русские, которых мы боялись всю холодную войну? На своем лице я в ответ из последних сил удерживал выражение «нет, я вовсе не паникую, с чего вы взяли, ха-ха».
Во второй половине дня Керин зевнул, потянулся и предложил прогуляться в паб в компании опытного редактора Моргана, чтобы поболтать о текстах. Видимо, он надеялся, что неформальная обстановка паба меня как-то расслабит. Мы дошли до паба «Король и королева», Керин с Морганом взяли пиво и спросили, что буду я. Пиво я не очень любил даже в свободное от паники время. А в тот день мой желудок и вовсе соглашался принимать только воду без газа. Но я подумал, что вода без газа в пабе будет окончательным позором и решил отважиться на чашку чая. «Ти, плиз!» – сказал я, вложив в эту фразу всю доступную мне забубенность.
Англичане переглянулись. «Ты очень удивил официанта, Саша, – заметил Керин в своей ироничной манере. – Это, наверное, первый случай, когда ему заказывают чай в этом пабе». Я тоже немного удивился: мне-то казалось, что чай – это нечто очень английское. Удивился и, сохраняя присущий мне в тот день гордый и озабоченный вид, удалился в туалет. В общем, мы посидели в пабе и вернулись в редакцию.Видимо, обсуждение стажеров из разных стран как-то оживляло унылые будни английской редакции, потому что весть о моей выходке мгновенно облетела этажи. Меня представляли фоторедакторам, стилистам, дизайнерам, и все они хлопали меня по плечу и восклицали: «Да, да, мы уже слышали! Тот самый русский редактор, который заказал в пабе чай! Это было круто!»
Популярность можно завоевывать разными способами – мне кажется, тут важен результат. И я его добился. Стажировка прошла как по маслу. И в тот день, и на следующий люди, завидев меня, начинали перешептываться, улыбались и подходили здороваться. Каждый говорил мне добрые напутственные слова и с необычайным энтузиазмом предлагал сфотографироваться вместе. Даже портье в гостинице, мне кажется, что-то подозревал.
Приехав в Лондон на следующий год, я опять зашел в издательство. Девушка на ресепшене спросила, кто я и куда. Я объяснил. «Я знаю! – воскликнула она. – Вы тот самый русский редактор...» «Да, – ответил я. – Тот самый. Который заказал чай в пабе». И до сих пор, встречаясь с английскими коллегами, обедая и ужиная с ними, у всех барных стоек мира я слышу одну и ту же шутку: «Ну, Саша, ты, как обычно, чашечку чая?» Англичане такие дураки...
Самая случайная обложка
Это сейчас мы тратим страшные усилия на обложечный кадр, за много месяцев выискиваем кандидатуру cover girl, ведем с ней переговоры, рисуем эскизы и делаем по пятьсот кадров, чтобы потом выбрать из них один. А поначалу нам казалось, что если на обложке будет симпатичная девушка, то уже вроде и неплохо.Любопытна в этом плане история обложки треть¬его номера. На запуск журнала к нам пожаловала героиня первой обложки, взятой у англичан, словацкая супермодель Адриана Скленарикова, незадолго до этого взявшая фамилию мужа – Карембо. За компанию с ней удалось пригласить еще одну супермодель – Каприс. И уже в комплекте с ними агентство прислало успешную на Западе, но очень малоизвестную в родных палестинах русскую модель Таню Корсакову с уговором сфотографировать ее для журнала. Я еще был очень далек от обретения контроля над тем, что происходит вокруг журнала, поэтому смиренно согласился. И вот, помню, едем мы после празднования запуска журнала из ресторана на afterparty с длинноногой Таней Корсаковой в одной машине. Надо, думаю, как-то общаться, а то ехать еще минут пятнадцать. «Ну, – говорю, – Таня, значит, будем фотографировать тебя». И тут Таня этак с нажимом произносит: «Я надеюсь, это съемка на обложку?» Сколько элегантных форм отрицательного ответа на подобные вопросы я изобрел с тех пор! Как я перестал бояться обидеть девушку отказом в обложечной съемке с тех пор! Но тогда этот вопрос застал меня врасплох. Под Таниным нажимом я размяк и промямлил, что, конечно, на обложку, само собой. На этом беседа закончилась. Онегин сухо отвечал, а после во весь путь молчал.
Через неделю журнал стал обладателем симпатичной, хотя и скучноватой фотосессии девушки Тани. Фотографироваться Таня пожелала только в платье и никак иначе. Полагаю, если бы не хриплое отчаяние в моем голосе, то красавица надела бы еще шубку, шаровары и шляпку с вуалью. Я убеждал всех, что это большая удача – заполучить саму Корсакову на обложку. Мне на удивление легко поверили, из фотосессии был выбран более или менее вертикальный кадр, его сопроводил креативный вынос «Наша Таня возбуждает патриотизм!». Я особенно гордился, что в словах «наша» и «Таня» по четыре буквы и эти два слова удивительно красиво смотрятся одно над другим. Обложка продалась очень плохо, из чего следовал лишь один вывод: не умеет еще наш народ разбираться в успешных на Западе русских моделях. Однако подозрение, что голые звезды продаются лучше одетых неизвестных моделей, уже закралось в наши головы. Нужен был человек, который бы взял на себя заботу о съемках голых знаменитостей. Я при всем желании не мог этим заниматься: во-первых, потому что не был знаком ни с одной знаменитостью, даже одетой; во-вторых, потому что не разбирался в искусстве фотографии. Не мог, но занялся. В итоге за сто номеров мы сняли практически всех заметных отечественных красавиц – от Водонаевой из «Дома-2» до Ренаты Литвиновой. А я, к собственному ужасу, превратился из парня, который может писать смешные тексты, в человека, при виде которого все начинают глупо хихикать и шутить про голых баб.
Как мы становились первыми
То, что нужно становиться самым лучшим мужским журналом в стране, было ясно с самого начала: нам на это деликатно намекнули при приеме на работу. Впереди издевательски мелькал далекой звездой недостижимый рейтинг Men's Health. Если бы мы знали, что так выйдет, специально делали бы его хуже, а теперь, оказавшись в положении собаки, догоняющей собственный хвост, мы могли лишь…
«Стараться еще больше!» – заявил я на первой же летучке. Скептики выразились в том смысле, что это закончится сложным выбором между санаторием для чахоточных и госпиталем для душевнобольных. «Ляжем в оба!» – ликующе сообщил я. Мне тогда вообще казалось, что чеканные бодрые формулировки есть неотъемлемое качество хорошего руководителя, потому что они вселяют в сотрудников энтузиазм. Ну да, я был молод и глуп.
Впрочем, энтузиазма и так хватало. Вырвавшись впервые из цепких объятий ликопинсодержащих томатов и регулярных обследований простаты, мы чувствовали, что перед нами открыт целый мир. Можно писать про взрывы! Про пьянки! Про стыдные привычки Коперника! Про что хочешь!
Тут же выяснилось, что все хотят разного. Мне казалось, что журнал должен быть исполнен мягкого джентльменского юмора и веселых репортажей. Безуглый считал, что нам стоит насыщать MAXIM полезными советами в позитивном ключе. Гарик Чер-ский рвался усеять его смешными новостями, а Тата норовила пропихнуть то комментарии к Библии, то собственный перевод «Слова о полку Игореве». В конце концов было принято решение засунуть в журнал все вышеперечисленное, а что не влезет – утрамбовать ногами и все-таки втиснуть. Получилось «странненько, но миленько», как выразилась наш тогдашний выпускающий редактор Маша.
Удивительно, но этот компот понравился читателю. Тиражи стали расти, начался долгий путь в гору. Теперь я открою важную тайну, которая, полагаю, может стать ключом к успеху в любом бизнесе: каким бы странным, неправильным или глупым делом ты ни занимался – если ты влюблен в свое занятие, у тебя все получится. Я знаю многих мудрых, опытных и талантливых редакторов, которые считают хорошим тоном показывать, что на самом деле они гораздо выше своих глянцевых мусорных листков. Что лишь житейские обстоятельства, гнусная проза жизни вынуждают их заниматься такой глупостью, вместо того чтобы издавать нечто возвышенное, эпохальное и меняющее судьбу планеты.
«А что вы тогда в своем журнале «Любимый домик в саду люкс» не печатаете этого… эпохального?» – наивно осведомлялся я. Оказывается, аудитория не позволяет, такая вся из себя примитивная и неразвитая.Так вот, аудитория MAXIM всегда позволяла нам все. По соседству с развивающим тестом «Найди клоаку у пингвина» мы могли разместить новейшие изыскания квантовых физиков, а рядом с рекламой лосьона – подробный анализ византийского сельского хозяйства, но ни один читатель ни разу не пожаловался, что ему это непонятно или неинтересно.
В ноябре 2005 года ко мне на стол легли свежеотпечатанные листы последних рейтингов. Я молча посмотрел их. Откинулся в кресле. Закурил.
– Что там? – крикнул мне кто-то из глубин редакции таким обычным, будничным голосом.
Я смотрел на потолок. Он был белым и чистым. А еще с него свисала лампочка.
– Передайте дизайнерам, что на обложке следующего номера будет желтая полоска с текстом.
– Каким текстом?
– «Самый читаемый мужской журнал в России».
Потом у меня началась депрессия, но это уже другая история.
Почем у вас Али?
Никогда не мог я понять систему ценообразования в мире фотографии. Права на однократную публикацию одинаковых на вид фотосессий одной и той же актрисы могут с равным успехом стоить и десять тысяч долларов, и триста. Фотограф, заломивший пятерку, легко может съехать на тысячу в процессе торга. А изображение какого-нибудь суслика или апельсина может висеть в агентстве с ремаркой «Доступно для всех стран, кроме России и Перу».
Помню, понадобилась нам знаменитая фотография Мухаммеда Али – вот эта, слева. Снимок был старый, поэтому заявленные 800 долларов показались мне завышенной ценой, и я попросил фоторедактора Лену сбить цену до двухсот. Фоторедактор вступила в переговоры по телефону с автором и притихла. Судя по писку из телефонной трубки, переговоры перешли в жанр монолога. Когда Лена повесила трубку, я поинтересовался, чем кончился торг.
«Фотограф сказал, что он сделал этот снимок тридцать лет назад, почти случайно оказавшись на потолке над рингом. Он сказал, с тех пор не было недели, чтобы снимок не был где-нибудь напечатан. Он сказал, что всю жизнь живет на доходы от этого снимка. И еще он сказал, что всегда, все тридцать лет продает его по восемьсот долларов и не видит никакой, ну совсем никакой причины продавать его дешевле».Пришлось покупать за восемьсот, все-таки кадр был и в самом деле великолепный.
В ответе за лося
Единственным судебным процессом, не связанным со скучными материями вроде нарушения авторских прав (наших) и нарушения закона о рекламе (нами), был случай с лосем. Удивительные и даже шокирующие фотографии всегда были частью нашей программы. Мы решили, что не будем демонстрировать крупным планом человеческое уродство, травмы и смерть (кроме всяких тореадоров и спортсменов, которые сами нарываются), а все остальное будем. Например, ужасы из мира животных. Вполне подходящим под эту категорию нам показался фотоматериал про шведского лося, который ворвался через окно в офис телефонной компании в городе Эребро, порезался осколками и истек кровью на глазах у обалдевших служащих. Конечно, у нас в редакции собрались вполне мужественные люди, которые пусть и боятся сдавать кровь из пальца, но зато готовы брутально восхищаться зрелищем растерзанного животного. Видеть в этом величественную красоту смерти. В конце концов, в лице дохлого лося мы имеем дело с явлением природы, а природа не бывает злой или доброй.
Несколько иначе считал рекламный отдел, некоторые щепетильные рекламодатели и многие читатели. Особенно иначе считал читатель по фамилии Шеин, который подал на нас в суд за «пропаганду культа жестокости». Его возмутили как сами фотографии, так и глумливая подпись под одной из них, той, где на обломках стекла грустно повис отрезанный хвост. Подпись гласила: «Лось был к нему очень привязан» – с намеком на аналогичную историю с Иа-Иа.
Мы это восприняли как очередную выходку сумасшедшего: мало ли писем от неадекватных граждан приходит в журналы! Однако в один прекрасный день нам пришло извещение из суда о дате первого слушания. В случае проигрыша нам грозила выплата морального ущерба в нешуточном размере – один рубль. Уже тогда это вызвало раздражение: налицо была попытка отвлечь деловых людей от работы из-за ерунды. Требование изъять из продажи тираж, который уже несколько месяцев как был распродан, также не добавляло иску осмысленности. Однако иск был составлен по всем канонам жанра. В нем фигурировали термины «причинение морального вреда (нравственных страданий)» и «кодекс принципов журналистской деятельности Бельгийской ассоциации издателей». Этого оказалось достаточно, чтобы юридический отдел издательства попросил нас предоставить объяснение, что именно мы имели в виду этой подписью и почему мы считаем, что материал «Незваный лось» не мог оскорбить г-на Шеина Сергея Леонидовича, а заодно выступить с сей аргументацией в суде.
Я подготовил пламенную речь в защиту черного юмора, с немалым интересом ознакомился с концепцией карнавальной смеховой культуры Бахтина (толком ничего не понял) и даже призвал на помощь знакомых филологов (все они в суде выступать отказались). В итоге на суд пришлось идти мне лично. Г-н Шеин являл собой лысого мужчину почтенных лет, никак не похожего на сумасшедшего. Еще меньше он был похож на лося. Но что-то бельгийское в нем было. Истец скучным голосом рассказал, что, являясь давним читателем журнала MAXIM, он купил номер и неожиданно столкнулся с прискорбным фактом в виде мертвого лося и циничных шуток, после чего почувствовал себя «подвергнутым нравственному насилию».
Не поймешь этих постоянных читателей. Что он ожидал увидеть на страницах любимого журнала? Резвящихся котят? Выкройки сарафанчиков? Что заставляет его чувствовать себя «пострадавшей стороной» – духовная ли близость с лосями, родственные ли чувства к могучим властелинам северных болот?
Больше всего удивляла будничность, с которой проходил разбор этого абсурда. Я взошел на трибуну как свидетель. Рассказал про черный юмор. Даже ухитрился ответить на вопрос истца, зачем мы это напечатали. Упирал, помнится, на то, что мы средство массовой информации и обязаны информировать читателей о происходящем в мире вообще и в городе Эребро в частности. Не смогли, дескать, пройти мимо столь вопиющего эпизода грешной действительности. И вообще, неспортивно задавать такие вопросы – «зачем?». Это все равно что спросить: «Зачем ты живешь?» Ради прикола...
Выступал наш юрист. Мне запомнились в его речи обороты вроде: «Ответчик в своей статье сожалеет о случившемся, а именно: «К сожалению, сам лось рассказать уже не сможет». На основании вышеизложенного...» К счастью, судья оказалась рациональной, а главное, занятой женщиной. За дверями ее ждали граждане со своими дрязгами о разделе имущества, квартирах и наследствах. Выслушав нас всех, она поинтересовалась, какую именно статью закона мы нарушили, по мнению истца. Истец снова поведал историю своих чувств. «Да вы не слушаете меня, что ли? – начала раздражаться судь¬я. – Они напечатали, вы расстроились. Какое преступление вы им инкриминируете?» Истец не выглядел ни расстроенным, ни оскорб¬ленным. Было полное ощущение, что он пришел в суд на пари. Наконец судья раздраженно шлепнула молотком по столу и сказала, что удаляется для вынесения вердикта и нам тоже самое время удалиться из зала.
В коридоре я подружился с очередью. История мертвого лося выглядела светлым, праздничным пятном на мрачном фоне реальных драм. Очередь поддержала меня морально. Было сделано несколько уместных замечаний о том, что некоторые психи не ценят время нормальных людей. Я даже дал автограф.Вердикт был «отклонить иск за отсутствием состава преступления». Истец равнодушно выслушал вердикт, сказал, что подаст апелляцию, сложил бумажки в папку, посмотрел на часы и с достоинством удалился. Больше мы о нем ничего никогда не слышали. Что это было? Что толкнуло г-на Шеина на такой странный поступок? Почему он цитировал кодекс бельгийских журналистов? Этого уже не узнать никогда.
Везде наши
Глянцевых журналистов иногда терзает комплекс неполноценности – подозрение, что журналисты они не совсем чтобы настоящие. Нас мало цитируют. Нас называют великими, только когда дразнят. Наши статьи не вызывают общественного резонанса (правда, и убивают нас реже). Тем более приятно, когда мы все же попадаем в новости.
Летом 2006 года мы решили воплотить в жизнь простую и симпатичную затею – сфотографировать настоящих стюардесс. Не без труда мы отыскали трех кандидаток, красивых и готовых на подвиг. Сняли, взяли интервью, напечатали. Особый упор был сделан на то, что это действительно стюардессы, а не костюмированные модели: мы упомянули их фамилии, летный стаж и авиакомпании. И это сильно не понравилось руководителю одной из них, товарищу Б. Г. Квирквия. Он почему-то счел, что мы не имеем права даже упоминать авиакомпанию «ВАСО» без его разрешения, не говоря уже о том, чтобы фотографировать его подчиненных. Но вместо того, чтобы тихо уволить непокорную бортпроводницу, спалить ее дом и проклясть потомков до седьмого колена, директор решил искать правды. Роковой ошибкой товарища Квирквия было послать кляузу в Федеральное агентство по массовым коммуникациям.
Письмо пришло к замруководителя Роспечати Андрею Романченко, который был признан виновным за все: «...съемки сделаны в непристойном виде, что портит репутацию нашей авиакомпании и подтверждает незаконное действие с вашей стороны. Просьба дать объяснение, как снимки были напечатаны в журнале «Максим» за август 2006 года».
Такая же бумага пришла и на имя нашего издателя (более того, видимо, она и составлялась на его имя, а в Роспечать просто ушла точная копия). Андрей Романченко, прочитав гневное послание, удивился. Причем удивился настолько, что составил пресс-релиз, беспрецедентный по своей ироничности для государственного учреждения. Желающие до сих пор могут ознакомиться с ним на сайте Роспечати. Цитата обширная, но она того достойна:
«Андрей Романченко, в свою очередь, внимательно изучив статью с иллюстрациями, выразил сожаление, что незнаком лично с упомянутыми в ней стюардессами и не участвовал в фотосессии хотя бы в качестве фотографа. Заместитель руководителя Роспечати советует г-ну Квирквия обратиться за разъяснениями к другим людям, также носящим фамилию Романченко и имя Андрей. Например, к фотографу Андрею Романченко, специализирующемуся на подводной съемке и публикующему свои работы на страницах журнала «Нептун. XXI век». Или к Андрею Романченко, работающему начальником отдела в администрации муниципального района и проживающему в поселке Охотск на берегу Охотского моря в устье реки Кухтуй. Или к другим своим тезкам – студенту биологического факультета Красноярского гос¬университета Андрею Романченко, помощнику гендиректора питерского НИИ имени Крылова с тем же именем и фамилией и к другим однофамильцам».
Пользуясь случаем, шлем остроумному чиновнику привет и сожаления, что он не работает в нашей редакции. Пресс-релиз Роспечати – штука заметная, о нашей истории написали новостные ленты, то есть налицо был резонанс.
Темпераментный директор авиакомпании, видимо, понял, что перестарался, и больше не проявлялся на нашем горизонте. (Нас некоторое время волновала судьба стюардессы: ей явно грозило попасть под горячую руку. Мы звонили ей, предлагали свою помощь и защиту, но девушка решительно попросила больше ее не беспокоить.)
А вообще люди и даже руководители авиакомпаний устроены по-разному. Недавно на нас вышла одна из них с предложением сфотографировать в журнале их стюардесс и обязательно упомянуть рядом название компании. Надеюсь, все получится. Как у нас пока – тьфу-тьфу-тьфу – все получается. Ну почти.
