Когда речь заходит о Средневековье, на ум обычно приходят рыцарские турниры, пышные замки и романтические баллады. Однако была и другая, гораздо более мрачная сторона этой эпохи — повсеместное использование ядов, о чем и рассказывает в своей книге «Яды: между жизнью и смертью» Элина Стоянова.
Тис ягодный — дерево смерти и чести
Средневековье знало немало растений, способных привести человека к смерти, но особое место среди них занимал тис ягодный (Taxus baccata). Практически все части этого дерева, кроме красной оболочки плодов, содержат смертельно опасный алкалоид, вызывающий быструю остановку сердца.
В культуре средневековой Европы тис прочно ассоциировался с темами смерти и чести. Например, воины кельтов и скандинавов использовали его экстракт, чтобы избежать позорного плена и сохранить свою честь, предпочитая добровольный уход из жизни поражению в бою. Это растение нередко высаживали на кладбищах и возле храмов, подчеркивая его символическую связь с миром мертвых.
Помимо практического применения в качестве яда, тис также стал символом философских размышлений о жизни и смерти, которые можно встретить в средневековой литературе и поэзии.
Белладонна — красота, требующая жертв
Белладонна (в переводе с итальянского — «красивая женщина») получила свое имя неслучайно. В Средние века сок этого ядовитого растения закапывали в глаза, чтобы расширить зрачки. Такой эффект придавал взгляду томную выразительность, которая считалась признаком утонченной женственности. В моде были неестественно большие, блестящие глаза — взгляд, который будто бы пьянил.
Но цена за такую красоту была пугающей. Как пишет Элина Стоянова, при регулярном использовании белладонна повреждала зрительный нерв, вызывала помутнение, двоение в глазах, а в тяжелых случаях — необратимую слепоту. Более того, даже незначительное количество экстракта, попадавшее в организм, вызывало галлюцинации, тахикардию, судороги и могло привести к смерти.
И все же белладонна оставалась популярной. В мире, где внешний вид определял статус женщины, риск казался оправданным. Ради загадочного взгляда можно было ослепнуть — и многие слепли.
Ртуть — средневековая косметика, сводившая с ума
В Средние века ртуть стала частью индустрии красоты. В форме сулемы — хлорида ртути — ее добавляли в кремы, мази и отбеливающие средства. Особенно популярна она была среди женщин высших сословий: слой ртутной мази скрывал покраснения, выравнивал тон кожи и создавал модную аристократическую бледность. Эффект был быстрым — и обманчивым.
Как пишет Элина Стоянова, при регулярном использовании такая косметика превращалась в яд. Ртуть впитывалась через кожу, разрушая организм изнутри. У женщин выпадали волосы, портились зубы, появлялись язвы, страдала нервная система. Повышенная тревожность, вспышки агрессии, депрессии и срывы воспринимались как «женская хрупкость», хотя на деле причиной часто была косметика.
Тем не менее сулема оставалась в ходу еще долгие десятилетия. Желание выглядеть безупречно, особенно в мире, где красота была социальной валютой, перевешивало страх перед последствиями. Идеальная кожа стоила рассудка.
Мышьяк — яд, который подмешивали в суп родственникам
Мышьяк был по-настоящему универсальным ядом в средневековой Европе и эпоху Возрождения. Он не имел ни вкуса, ни запаха, ни цвета, растворялся в еде и напитках, не оставляя следов. Симптомы отравления — тошнота, слабость, расстройство желудка — легко списывались на обычную болезнь. Все это делало его идеальным оружием в придворных интригах и семейных конфликтах.
В Италии и Франции мышьяк даже получил прозвище «наследственный порошок» — настолько часто его применяли в борьбе за титулы, имущество и влияние. Отравление становилось почти безнаказанным способом избавиться от неудобного родственника или надоевшего супруга.
Особую репутацию мышьяку обеспечила семья Борджиа. По свидетельствам современников, члены этого клана не гнушались ядами при решении политических и личных задач. Их мастерство обращения с мышьяком обросло легендами — и на века закрепило за ядом образ коварства, утонченной жестокости и власти, скрытой за вежливой улыбкой.
Квасцы — средневековый индикатор ядов
Квасцы — соли алюминия и калия — были хорошо известны средневековым аптекарям, врачам и алхимикам. Их использовали не только в лечении и косметике, но и как простейший тест на наличие яда. Как отмечает Элина Стоянова, если добавить квасцы в пищу или напиток, содержащие мышьяк, происходит химическая реакция: меняется цвет, выпадает осадок. Для эпохи, где яд часто служил орудием убийства, это открытие было почти революционным.
Но ирония в том, что сами квасцы не были безобидными. Их применяли в ранозаживляющих мазях, отбеливающих составах и антиперспирантах, и при регулярном использовании они вызывали раздражение, повреждение кожи, сухость и воспаления. Вещество, способное защитить от отравления, само при этом постепенно отравляло организм.
Борьба с ядом, пишет Стоянова, в Средние века редко была однозначной. Часто приходилось выбирать меньшее из зол или просто надеяться, что доза окажется несмертельной.
Кантаридин — средневековая «шпанская мушка»
Кантаридин — ядовитое вещество, которое получают из жуков-нарывников, — был известен еще со времен античности и описан в Materia Medica, энциклопедии Диоскорида. Но в средневековой Европе интерес к нему вспыхнул с новой силой — прежде всего из-за слухов о его свойствах афродизиака. Именно так родилась «шпанская мушка» — средство, которое якобы пробуждало страсть, но на деле нередко приводило к тяжелым отравлениям.
Как пишет Элина Стоянова, кантаридин применяли и в медицинских целях — в мазях и пластырях против язв, подагры, ревматизма. Но средство действовало грубо: вызывало сильные ожоги, раздражение мочеполовой системы, а в случае передозировки — судороги, внутренние кровотечения и смерть.
Особую популярность «мушке» обеспечила репутация тайного оружия аристократии. Ее добавляли в напитки, чтобы «разжечь страсть» или, наоборот, ослабить здоровье неудобного соперника. Магия, любовь и яд — все это соединялось в одном порошке.