Классика: трогать нельзя? Как дерутся за Пушкина в эпоху комиксов и видеоигр

«Мы удивительная страна, — начал разговор писатель Павел Басинский. — Нигде в мире литературная классика не актуализируется до такой степени. „Онегин“ написан 200 лет назад, „Анна Каренина“ — 150, а воспринимаются так, будто написаны вчера. И нигде посягательство на классику, всякого рода интерпретации не воспринимаются так болезненно, как в России». Вспомните шум с имиджевой кампанией «ВТБ — это классика» по русской литературной классике. Почему разразился спор?

По мнению Басинского, тут столкнулись два представления: классика как нечто сакральное, чего нельзя касаться грязными руками (особенно денежными), и тот факт, что в каждом значительном произведении кроются пласты для последующих толкований. И, кстати, деньги в литературных и драматических сюжетах играют значительную роль: «Пиковая дама» или «Мертвые души», «Вишневый сад» или «12 стульев» — это как раз и про деньги тоже.

Театр — главное поле битвы за смыслы. Режиссер Марина Брусникина признает: тренды меняются. Еще недавно в моде были радикальные авторские прочтения. Теперь зритель встает и уходит из зала, возмущенный слишком вольной трактовкой. «Накопилось раздражение… Сейчас запрос другой: чем ближе к автору, к традиции, тем приемлемее», — отмечает Марина Брусникина.

Но она же бьет в набат: «Вне интерпретации не бывает ничего! Когда вы читаете текст глазами — это уже ваша интерпретация. Где грань? Гамлет — он хороший? Трус? Сумасшедший? Текст „Гамлета“ написан так, что любая трактовка пройдет».

А как быть с экранизациями? Сценарист и писатель Алексей Гравицкий, зная проблему изнутри, написал сценарий для фильма Сарика Андреасяна «Онегин». «Это был большой вызов. У Пушкина на всего „Онегина“ — два с половиной диалога и примерно столько же драматических сцен. А все остальное — он шутит, рассуждает, вспоминает, описывает. Как это разложить на сцены?»

Мандраж у него прошел, когда актеры на пробах сказали ключевое: «Это Пушкин, только в прозе». Главная похвала! Хотя Гравицкий честен: «Угодить всем в интерпретации классики невозможно». Он вспоминает английскую версию «Онегина», где знаменитое «Но я другому отдана; я буду век ему верна» превратилось в банальное «Ты понимаешь, я замужем». Весь смысл — к черту.

Новая реальность: комиксы и видеоигры. Денис Лопатников, куратор комикс-зоны книжного фестиваля на Красной площади, подтверждает: бум адаптаций классики в картинках — «Повести Белкина», «Преступление и наказание», «Карамазовы»… «Через классику проще привлечь молодежь. Комиксы — не заменитель литературы, это отдельная форма медиа, как кино или театр», — отмечает он. Хитрость? Сюжет стараются оставить классическим, интерпретация идет через визуал художника. И часто — в черно-белом цвете, чтобы не отвлекать от сюжета.

Егор Томский, создатель видеоигр, зашел еще дальше. Его команда делает игру по «Сказке о царе Салтане», где Царевну-Лебедь играет… прима-балерина Большого театра в motion capture. «Молодежи пойти в театр — зашквар, прочитать книжку — не то. Игра выступает связью между классикой и современным искусством». Его аргумент крут: японцы сделали культовую «Devil May Cry», вдохновленную «Божественной комедией» Данте.

«Японский подросток читать Данте не будет, а в игру про то, как классно убивать монстров, поиграет с удовольствием. Это ключ к голове и сердцу». А как насчет «Войны и мира» в игре? Егор Томский видит варианты: философское осмысление истории («Кто решает — человек или массы?»), эпичные баталии или… «Любовная линия „Войны и мира“ — одна из самых популярных сейчас игр среди женской аудитории. Симуляторы свиданий!»

Главный вопрос: классика — священная корова? Басинский против сакрализации: «Классические тексты не сакральные. Какой бы ни была попытка их переосмысления, она не может „оскорблять чувств верующих“. Здорово, когда классика бесконечно интерпретируется — она не покрывается пылью!»

Марина Брусникина согласна: «Для меня нет разделения на классику и современность. Если в „Войне и мире“ есть темы, волнующие меня сегодня, — это моя история». Алексей Гравицкий добавляет едко: «Народ научился оскорбляться чувствами, но разучился чувствовать. Классику писали живые люди. Не делайте из них икон!» Лопатников винит школу: «В СССР учили: автор имел в виду это и только так. Надо давать художнику возможность интерпретировать».

Ирония истории в том и заключается: само понятие «оригинальность» в искусстве часто относительно. Как справедливо напоминает Басинский, в первых рядах «ремейкеров» стоял сам Пушкин, обратившийся в «Дубровском» к «Ромео и Джульетте». А Шекспир? Где истоки «истории двух благородных влюбленных»? Его великие трагедии — «Гамлет», «Отелло», «Король Лир» — имели множество литературных и исторических прототипов.

Фактически вся классическая мировая драматургия глубоко укоренена в античных мифах. Поэтому спор об интерпретациях вечен, и это прекрасно. Пока классику переосмысляют — от театральных подмостков до формата видеоигр, — она остается живой. А если кто-то возмутится — ну что ж, как говаривал Гамлет (в вольном переводе), «такова участь всякого живого: жить в возмущении».