Вадим Кумок: «Геральт — это же типичный рабочий класс!»

В одном интервью вы говорили, что жизнь могла пойти по-другому и вы могли не стать переводчиком, что все это произошло случайно. Использовали даже выражение «просто повезло»…

Это выражение из анекдота известного, про доярку. Жизнь, собственно, и пошла по-другому, потому что переводчиком я стал всего пять лет назад, в 56 лет. Но на тот момент моя предыдущая жизнь кончилась. У меня была своя фирма, я ее просто прикрыл. Год проскучал, а потом решил: а почему бы и нет? Язык знаю, фантастику люблю, если вспомнить еще один анекдот. Мне в свое время отец прямо запретил на иняз идти, загнал на химфак. Но от Предназначения не уйдешь, как известно, и вот я здесь.

Вы говорили, что фантастику любите с детства. К чему сейчас больше тяготеете — к научной фантастике или к фэнтези?

Я не делю литературу на жанры, я делю тексты по качеству. Я тяготею к качественным текстам. В любом жанре. Фэнтези или иная фантастика, не важно. Правда, с фантастикой сейчас потруднее стало, она вся очень пессимистичная.

Очевидно, что фэнтези — это эскапизм. Научная фантастика, если она дает объективный прогноз, ничего хорошего впереди не видит. Оптимизм даже за деньги трудно находится. А фэнтези как-то ближе, так сказать, к оптимизму.

Как-то так просто повелось, что поклонники научной фантастики считают фэнтези чем-то ближе к сказкам, для публики попроще.

Я в фэндоме очень давно, и у нас в конце 80-х случился так называемый Великий Раскол. Это было, когда появились первые книги Профессора (Толкина. — Прим. MAXIM). Начались первые хоббитские игрища, или, как их у нас называли, «хишки». И случился раскол на ролевиков и фэнов, классических, диванных. Причем ролевики как себя считали фэнами, так и считают до сих пор. Мы их, конечно, не вполне такими считаем. Вот такая была трагедия, прямо скажем. Потому что девки все к ним ушли! Так что да, там публика попроще, но все прямо по поговорке «Будь проще, и к тебе потянутся».

Какие чувства вы испытывали, когда брались за «Ведьмака»?

Все началось с того, что мне предложили перевести книгу, которая уже переведена, — «Сезон гроз». Права на предыдущий перевод истекли, а возобновлять контракт переводчик не стал. Издательство стало кого-нибудь искать. Нашли меня.

И вот, пока я переводил «Сезон гроз», мне вдруг сказали, что пан Анджей написал новый роман и, скорее всего, его дадут мне. И вот тут меня накрыло. Вот это уже было серьезно. Потому что перевести новый роман Сапковского — это действительно войти в историю. Мелким шрифтом глубоко внизу, но вписаться на самом деле. Я так друзьям и говорю: сейчас я работаю Вайсбротом.

Книжный Ведьмак отличается от Ведьмака игрового?

А не знаю. Я не играл ни в одну игру и ни одного кадра не видел ни из одного сериала. И я так понимаю, что мне это во многом помогло. У меня есть товарищ, большой фанат этого мира. Он говорит, что путается, где книжные реалии, где игровые, где киношные. А я просто не знаю ничего другого. Для меня канон от сих до сих. И для Сапковского точно так же. Он недавно интервью давал, так и сказал: «Канон — это мои книжки».

Насколько ведьмак из «Перекрестка воронов» отличается от ведьмака из «Сезона гроз» помимо возраста?

Да не знаю, если честно. Но в «Сезоне» он отличается, как должен отличаться человек, выросший просто, повзрослевший.

А если брать речевые характеристики? Отличается ли речь молодого ведьмака от речи повзрослевшего?

Вы, наверно, помните те два слова, которые Престон Хольт попросил его не употреблять? Они, конечно, введены автором сознательно. И я считаю своим большим достижением переводческим найти им соответствие… С «позырить» попроще, конечно. А вот «ну блин»… Там стояло совсем другое польское слово, выражение, точнее. Именно молодежное. И найти ему соответствие было не так-то просто.

У Сапковского есть стабильный прием, так называемый лексический повтор. В плане речи, именно речевых характеристик героев, это выглядит как слова-паразиты. В «Перекрестке воронов» у Геральта слова-паразиты — primo, per procura и… Я уже забыл, как оно было по-польски, на русский я перевел «радикально».

Эти слова Геральт впервые услышал, выйдя из Каэр Морхена. Не понял, что они значат, но звучание ему понравилось, и он вставил их в речь и стал употреблять вместо тех, что ему запретили. Я, кстати, психологически его вполне понимаю. Пацану запретили какие-то привычные ему слова. Он вцепился в эти три слова. «Радикально», если присмотреться, по всему тексту расставлено, где надо и не надо. В речи взрослого Геральта такого нет.

У Цири, кстати, аналогично вставлена пара слов в детском возрасте. Она говорит «ужасненько» и «даже не думай». Со временем эти слова из ее речи пропадают. В Каэр Морхене она их иногда еще употребляет, но уже очень редко.

Как вы относитесь к героям саги?

Геральт из рассказов мне очень симпатичен. Вот именно из рассказов, из первых двух книг («Последнее желание» и «Меч предназначения». — Прим. MAXIM). Он цельный такой мужик. Working class exterminator. Уничтожитель. В рассказах он действительно рабочий класс. В принципе, человек, который профессионально и грамотно делает свою работу, всегда интересен. Кого бы он ни резал — сольпуг, василисков или кого-то еще.

А в саге Геральт уже функция, он связан Предназначением. Ему уже не до работы. Если он где-то и работает, то чисто попутно. А в основном он куда-то нацелен. Автомат Странников, как у Стругацких. Идет на цель. К своему детонатору.

В саге в принципе сдвигается фокус на других героев. И Геральту там, если и сочувствуешь, то как-то вторично. Я думаю, что автор, видимо, изначально решил, что Геральт не будет жить вечно, а рано или поздно кончится. Не надо слишком сильно привязывать к нему читателя. Надо его слегонца приглушить. Но все равно Геральта я люблю, хороший он мужик.

А к Йеннифэр и Цири как относитесь?

Весьма позитивно. Я, наверное, не дочитал до того места, где Цири начинает творить всякие ужасы. Ну вот пока что нормальный ребенок. К Йеннифэр хорошо отношусь. Да ко всем, в принципе. Даже, я не знаю, к какой-нибудь Францеске Финдабаир. То есть, ну, эльфийка, ну, королева. Какие проблемы?

Если честно, я не имею права к кому-то относиться плохо, потому что это будет сказываться. Вот та же пресловутая Мария Спивак (переводчица «Гарри Поттера». — Прим. MAXIM). Я очень подробно анализировал ее перевод и увидел, что она плохо относится к Драко Малфою. Из десятка синонимов, вариантов перевода, которые относятся к нему, она систематически выбирала самые негативные. Переводчик, я считаю, не имеет права так поступать.

Переводчик не должен быть искажающим стеклом, он должен быть абсолютно прозрачным стеклом. Я не имею права делать что-то, что не заложено автором, в том числе передавать какое-то свое отношение к героям.

Вот, кстати, еще пример. Описывая Нивеллена в рассказе «Крупица истины», Вайсброт несколько раз использовал слово «урод». У Сапковского этого слова нет. Я считаю это большим оскорблением для Нивеллена, поэтому везде заменил на слово «монстр», которое далеко не так оскорбительно.

Какой рассказ у Сапковского вы прочли первым?

Да вот как раз этот, «Крупица истины» или «Зерно правды» — по-разному переводят. В 1989 году я его прочитал в польском журнале Fantastyka. Он каким-то чудом попал к нам в Сибирь. И вот этот рассказ меня глубоко и навсегда поразил. Так что, может, все и закрутилось из-за Нивеллена, я в нем родственную душу увидел.

Вы пообещали, что в каждом интервью будете рассказывать по одной интересной истории о вашей работе над переводами. Какую поведаете нашим читателям?

Ставьте паузу, я пойду покурю, подумаю, какую вам подарить…

Так вот! При переводе «Сезона гроз» случилась такая история. Действие там происходит в городе Керак, столице одноименного королевства. Город разделен на две части рекой. На одной стороне реки находятся порт, склады, фабрики — промзона, одним словом. На другой стороне — гетто, район под названием Пальмира, где живут все рабочие. Над гетто местность уходит вверх. И наверху располагается верхний город, где живет вся элита. Чуть выше стоит королевский замок. На этот город надвигается цунами. И народ бежит к верхнему городу, к замку. И у Сапковского написано, что люди бегут туда из этого гетто и из промзоны тоже. Но между промзоной и верхним замком река!

И он об этом забыл, судя по всему. Я ему написал. Он сказал, что там мост есть. Какой мост при цунами? О чем вы? Тем более что там куча народу. А он говорит, что это поэтическая вольность. Это у него любимая отмазка. Дорогие товарищи читатели, закройте, пожалуйста, глаза. Я так вижу.

Ну, я так и оставил. Но поскольку за десять лет после выхода первого издания я что-то не слышал от читателей криков по этому поводу, то, соответственно, так оно и осталось.

Переводчик в любом случае намного пристальнее всматривается в текст, чем любой редактор или корректор, не говоря уже о читателе. Переводчик обязан каждую шпалу поднять и перенести, положить на новое место. Из одной железной дороги он делает другую.

В «Перекрестке воронов», кстати, Нэннеке автором описана как «высокая». И я как-то вдруг засомневался, обратился к администратору одного из сообществ «ВК», говорю: а какой рост был у Нэннеке? Она подняла материалы саги и подтвердила, что Нэннеке невысокая.

Серьезная коллизия. Персонаж может похудеть или поправиться. Но рост изменить не может никак. Я говорю (Cапковскому. — Прим. MAXIM): «Разрешите, пожалуйста, изменить». Он говорит: «Разрешаю».

Как вы считаете, правда ли, что Сапковский под Престоном Хольтом изобразил себя?

Это моя гипотеза личная, персональная. Думаю, так и есть, за это многое говорит. Сама идея героического ухода, спасая чью-то жизнь, при этом отомстив всем врагам, характерна для пожилого возраста. Пан Анджей, хотел он того или нет, какие-то свои черты передал Престону Хольту.

А как думаете, напишет он еще что-нибудь?

Хочется верить. Вроде бы были какие-то новости, что напишет. Я только «за». Пан в седле, понимаете. Ничего не растерял. Ни соображалки, ни чувства юмора. Он в литературном отношении прекрасен. Все его приемы на месте. Другой вопрос — захочет ли.