Нам сегодня показали десять минут твоего «Джанго». Почему так мало?! Там секретные повороты сюжета?
Не-не, я еще не закончил монтаж просто. Есть несколько минут, которые ничего, а надо – два часа двадцать! Я до последнего буду все тасовать.
Ты наконец-то снял вестерн! Давно хотел…
Надо признать, получился не совсем вестерн. Я рассказываю историю более древнюю, чем этот жанр. О мести и воспитании, и о том, как ученик превосходит учителя и сам его обучает… Типа «Империя наносит ответный удар», но все это в декорациях Юга: плантации, рабы, Миссисипи.
Фильм опять будет постмодернистским? С отсылками, я не знаю, к кунг-фу?
Не знаю, понимают ли зрители, но меня в кино всегда занимала его литературная основа. Вот насколько киношным я делаю кино, зрелищным, настолько же мне интересна структура повествования. В «Джанго» у меня есть флешбэки, потому что в спагетти-вестернах, которыми я вдохновлялся, обязательны флешбэки. Но обычно, если в фильме у меня есть путешествие во времени, то это не флешбэк, не тупое переключение – бац, и мы в прошлом... Когда я снимаю кино, то чувствую себя в большей степени романистом, писателем. Мне интересно начать с середины истории, а потом раскрывать начало. Мне нравится делать в фильме главы… Когда я был маленьким, я читал много книг и видел много их экранизаций. И все они были очень топорными. Нельзя просто взять и рассказать какую-то историю от а до я – это тупо, это убивает все ништяки. Я пытаюсь вернуть литературу, вернуть претекст, что-то предшествующее самой истории. Был один фильм давно, «Русский дом» Фреда Шепизи, – посмотри, чтобы понять, о чем я говорю.
Да я, кажется, понял… А что еще ты вынес из работы над вестерном?
Лошади очень непредсказуемы. С ними даже сложнее, чем с непредвиденными расходами!
Сэмюэл Джексон назвал тебя Квентином-освободителем. Мол, в «Ублюдках» ты против нацистов, в «Джанго» – против работорговцев.
Да-да, надо сделать из этого трилогию! Только найти какое-нибудь еще мировое зло.
Может быть, коммунисты? Ди Каприо мог бы сыграть отличного молодого Ленина!
(Громогласно смеется.) Да, мне это не приходило в голову. Я обещаю, я серьезно обещаю над этим как-нибудь подумать!
У тебя в «Джанго» опять снимается Кристоф Вальц из «Бесславных ублюдков» – в чем прикол? Австриец-ковбой?
Он не ковбой, а доктор, хотя в целом я понимаю абсурдность. Но тут… Тут два момента. Мне в кино и нужен был герой, с позиций которого сама Америка, весь Юг, вся работорговля казалась бы абсурдом. Человек с европейскими ценностями, который учит негра читать, стрелять… А потом все это опрокинуть и забросить обоих в самый ад, на плантации, где уже европеец офигевает, а раб вынужден ему все объяснять… Так я и создал образ Шульца. Первую сцену фильма я записал на какой-то бумажке в японском отеле после показа «Ублюдков». Так получилось, что герой говорил, как Кристоф, и выглядел, как Кристоф. Муза режиссера не всегда должна быть женщиной. После Умы, похоже, моей музой стал Кристоф.
Я знаю, тебе часто задают этот вопрос, но все же: почему ты так помешан на насилии?
Ну, я не думаю, что я на нем помешан. Просто это прикольная вещь, которую можно делать в кино. Есть что-то экстатическое, когда видишь, как раб берет плеть и начинает стегать своего мучителя в ответ… Месть, расплата неотделимы от насилия! Ты кровожаден по отношению к злодею – и это ничего, ты же в кино! Давай, ликуй, злорадствуй! В прошлогоднем фильме «Жизнь прекрасна» – смотрел? – когда Сет Роген выставляет из дома девушку своего друга, я так ржал! Я прям заорал: «Получи, сука!» Потом мне знакомая сказала: «Вау, наверное, тебя женщины обижали по жизни». А я ответил: «Ты чего, это же кино! Она сука, она мне не нравится, и она получила по заслугам!» Это и есть предназначение насилия. Наряду с юмором это самый мощный эмоциональный триггер.
Кстати, о юморе. В «Джанго» даже больше шуток, чем обычно в твоих фильмах. Как считаешь, чувство юмора можно развить?
Думаю, нет. Можно заучить сколько-то смешных историй, ужимок. Но если говорить о том, можно ли осмешнить свою работу, то, что ты пишешь, снимаешь, говоришь, то у тебя либо есть это, либо нет. Этот выверт сознания. Я просто не могу не делать свои вещи смешными. Я горжусь собой, когда заставляю всех смеяться над чем-то больным, какой-то нездоровой хренью! «Я что, смеюсь над этим?!» – вот лучшая реакция зрителя.
