Ваш браузер устарел, поэтому сайт может отображаться некорректно. Обновите ваш браузер для повышения уровня безопасности, скорости и комфорта использования этого сайта.
Обновить браузер

Иван Грозный и его отряд дрессированных киллеров

Опричники — грозные слуги Ивана Грозного, повадки и жестокие нравы которых перешли по наследству многим нашим современникам.

7 мая 202039
Печальные последствия опричнины для современной России

Историки часто испытывают соблазн заниматься своей наукой так, как это делают, скажем, биологи, физики или математики. Им хочется создавать стройные системы, раздутые общие теории и вообще классифицировать все по полочкам и ящичкам. Вот вам ранняя формация феодализма, вот вам идеальный пример родоплеменной общины, вот вам структуры землепользования и их влияние на исторический процесс пассионарности…

Делают это историки не из врожденной злобности и не из-за того, что им надоедает быть в глазах общества типами, которые могут рассказать клевый анекдот про подвязки мадам Сорель, но больше ни к чему не пригодны. На самом деле у историков есть мечта. Они хотят так изучить прошлое человечества, чтобы было возможно предсказать его будущее. Создать такую науку, с помощью которой каждый пятиклассник бы знал, как нужно эффективно управлять странами и народами и вообще всем процессом существования человечества.

Вот они и стремятся сделать историю настоящей наукой, из-за чего больше половины серьезных исторических трудов совершенно невозможно читать. Хотя самые лучшие, самые великие историки просто рассказывают клевые анекдоты о подвязках мадам Сорель. Они потому и великие, что знают: ни просчитать, ни предсказать, ни направить исторической процесс нельзя, потому что он состоит из огромного числа ничтожных случайных фактов, которые никак нельзя учесть, определить и, проткнув булавкой, каталогизировать. Когда великие империи проигрывают битвы только потому, что у одного мула в обозе случилось расстройство желудка, вызванное слишком сочным кустом чертополоха, — из этого настоящей науки не сделаешь. Увы.

Но зато никто не мешает тебе ползать взад и вперед по временной шкале с линейкой и гигрометром, периодически восклицая: «Вы только посмотрите, к чему привело учреждение протопарламента в Чатал-Хююке!»

Поэтому в этой статье мы не собираемся утверждать, что если бы Ивана Грозного придушили подушкой в младенчестве, то это мы бы сейчас придумывали айпады для всего мира. Очень может быть, что и нет. Но зато мы можем вполне научно настаивать на том, что кое-какие ошметки построенной этим царем системы живы до сих пор. Например, некоторые элементы опричнины, несомненно, все еще пребывают с нами. К сожалению.

Несколько слов о маленьком Титке

Несколько слов о маленьком Титке

Если уж речь зашла о случайных факторах в истории, то, видимо, к ним можно отнести и потрясающую врожденную трусость маленького Тита, более известного нам под именем царя Иоанна Грозного.

Да, малютке многое пришлось пережить. Он родился в 1530 году и в три года потерял отца, а в восемь — мать. Детство будущего царя проходило под нескончаемую распрю его дядь­ев и опекунов, которые боролись за право контроля над малолетним великим князем. Заговоры, казни предателей, перевороты и народные бунты шли бесконечной чередой, и то, что Титу-Иоанну удалось все-таки выжить в этом змеюшнике, а не порезаться случайно ножичком по детскому недомыслию, можно опять-таки счесть исторической случайностью.

Недоверчивость, панические атаки и частые приступы чистейшей паранойи в результате стали важными чертами царского характера: для властителя той воинственной эпохи смерти, боли и болезней он страшился невероятно.

Но все-таки только сложным детством его характер объяснить нельзя. Много страдавшие в юности люди сплошь и рядом оказываются склонны к милосердию и альтруизму — вещам, в которых Грозного упрекнуть нельзя. Скажем, английская Елизавета Великая, современница Грозного, навидалась в детстве картин и похлеще, включая вид матери на эшафоте и собственное многолетнее заключение в ожидании возможной казни, но при этом кровожадным зверем не стала, а правила вполне вегетарианским по тем временам образом, что тем не менее не помешало ей заложить начало Британской империи.

Грозный же в принципе не был знаком с чувством милосердия, зато до старости отлично умел прятаться под лавками, если вблизи царской опочивальни раздавался подозрительный шум.

Отлично зная себе цену, этот трусливый, суеверный и неблагородный человек видел несомненную Божью волю в том, что он — великий князь.

Мир для Грозного, судя по его собственным записям, выглядел примерно следующим образом.

Отлично зная себе цену, этот трусливый, суеверный и неблагородный человек видел несомненную Божью волю в том, что он — великий князь. В письмах он высказывал неоднократно мысль о том, что раз уж перст Господень указал на него, то, стало быть, какой он есть, такой он и нужен Богу. Железная логика. На самом деле, если уж высшие силы могли возвести на престол красавца богатыря с рыцарским нравом, а выбрали его, злого Титку, мочащегося под себя при виде жучки, то зачем пытаться быть лучше? Каким родился, таким и пригодился…

Иоанн Грозный даже сердился на Бога за то, что тот, похоже, готовит его к огню адскому, заставляя топить проклятых новгородских младенцев, казнить посмевшее возроптать мужичье. Его руками, Иоанновыми, Боженька расчищает этот хлев. А что если потом возьмет да и насыплет в эти рученьки углей бесовских?!

Очень Грозный себя жалел.

Особисты

Особисты

Впрочем, до 35 лет Иоанн более или менее держался. Не доверяя боярам — высшей аристократии Руси, он собрал вокруг себя кружок относительных единомышленников, половина из которых были людьми не слишком знатными (князь Курбский называет этот круг Избранной Радой, с тех пор термин закрепился).

Царь с этими советниками проводит реформы, приведшие в дальнейшем к созданию в стране того самодержавия, которое предстало перед нами несколькими веками позже. Он заботится о дополнительном закрепощении крестьян, стягивает в свои руки власть, оттяпывает землишку у соседей, но ведет себя относительно аккуратно. Например, открыто не покушается на гражданские свободы — напротив, нередко продвигает вполне демократические нормы, в ущерб боярам даруя свободы и выборность различным общинам. Головы, конечно, порой летят, но такова уж царева работа.

Но чем старше становился царь, тем дурнее делался его характер. И вскоре вчерашним любимцам пришлось разбегаться от него по всем сторонам света — от Ливонии до Италии, так как у Грозного появилась неприятная привычка отыскивать заговоры повсюду, начиная с собственного нужника, после чего виновные вкушали весь спектр средневековой следственной деятельности (насчет нужника мы не шутим: из-за частого расстройства пищеварения царь подозревал близких, слуг и родных в том, что те его травят и наводят порчу). Многочисленные войны 1550–1560-х годов также не улучшали настроения никому из the moskovits, как нас именовали в европейских хрониках той эпохи. Иностранцы, попадавшие сюда, оставляли убийственные свидетельства того, что народ пухнет от голода, вымирая целыми волостями; в войска, идущие то на шведов, то на татар, то на литовцев, забирают деревнями от мала до велика и чуть ли не баб, а готовность московитов терпеть все происходящее поистине повергает в изумление. После очередного серьезного поражения на реке Уле в 1564 году Грозный решил наконец навести порядок и взялся переделывать страну. Сперва он сообщил, что отрекается от престола, доверительно поведав народу, мол, пускай жадные и злые колдуны-бояре с вами теперь разбираются, а я устал, я ухожу.

Первым делом Грозный отправил опричников резать и убивать особенно несимпатичных ему бояр

Некоторая часть народа в лучших традициях взвыла: «Царя-батюшку обижают!» — и Грозный поспешил выступить с заявлением: так и быть, раз уж без меня вы не можете, то я, пожалуй, не стану отрекаться, но теперь держитесь, ужо я вами всеми займусь! Такая вот нехитрая пиар-кампания.

Первым делом Грозный разделил страну пополам. Южную часть, где находились в основном вотчины древней аристократии, он поименовал «земщиной». Северные же волости, населенные преимущественно свободными крестьянами, в том числе Вологду и Галич, он объявил особой, то есть опричной, территорией. Еще Грозный набрал себе личную гвардию — неродовитых потомков боярских семей, дворян, а также вовсе безродных авантюристов, как местных, так и европейских.

Эти достойные люди получили звание «опричники» — «особисты». Грозный рассчитал, что раз их возвышение и доходы будут зависеть только от него, то и предательства с их стороны ему опасаться ненадобно. А для надежности сделал все, чтобы стравить опричников с боярами и простым населением.

• На опричников не распространялись законы, их запрещено было судить.

• Опричники не имели права дружить, да и просто разговаривать ни с кем из земщины, дабы снизить риск подкупа и заговора.

• Опричники могли брать любое имущество земщины бесплатно. Если кто недоволен — милости просим подавать челобитную царю, коль не жаль собственной шкуры.

Служитель царя стоит выше любого закона и почему человека на государевой службе нельзя судить обычным судом.

Первым делом Грозный отправил опричников резать и убивать особенно несимпатичных ему бояр, членов боярских семей, их слуг, их друзей, их жен и детей. К тому времени царь стал настолько православным, что организовал свой офис в храме Александровской слободы. Тут отдавались приказы об арестах и казнях, сюда притаскивали еще дышавшие остатки наказанных, если царь желал напоследок полюбоваться на предателя или сам поработать ножичком.

Чтобы опричник был виден издалека, ему выдавались особые знаки отличия: метла, символизировавшая наведение порядка, и отрезанная голова собаки, знаменовавшая готовность грызть зубами царских врагов. Все это вывешивалось на седлах.

Чтобы народ все усвоил правильно, царь выпустил несколько обращений, объяснявших, почему служитель царя — ставленника Бога — стоит выше любого закона и почему человека на государевой службе нельзя судить обычным судом. Потому, что он на государевой службе!

Простой народ не без удовольствия смотрел, как режут проклятых бояр, однако оказался недостаточно смиренен, чтобы испытывать такое же удовольствие от того, что опричники убивают и грабят обычных верноподданных. Поначалу молодцам, залетавшим в избы, пытались давать отпор. Но наказание за сопротивление законным действиям представителя власти наступало немедленно, и вскоре московские, ростовские и ярославские улицы стали похожи на беззубые рты — так много там было сожженных домов мятежных хозяев, которых опричники вешали на их собственных воротах со всеми чадами и домочадцами. А чтобы народишко не сомневался, что опричники беспредельничают по царской воле, Грозный и сам периодически участвовал в небольших походах на села и города.

Дневник опричника

Дневник опричника

Самое подробное из сохранившихся описаний опричной жизни принадлежит перу немецкого авантюриста Генриха Штадена, уроженца Мюнстера. В Московское государство он попал из Литвы, так как имел, по его словам, «злосчастную привычку ввязываться в предприятия, которые сулили не столько выгоду кошельку, сколько веревку шее». Узнав, что выезд из Московского государства, коли уж ты сюда попал, невозможен, так как любого пытающегося пересечь границу незамедлительно казнят, Генрих приуныл, но вскоре встретил земляков, которые соблазнили его вступить в ряды опричников, что «сделать нетрудно, так как царь гораздо меньше верит своим соплеменникам, чем иноземцам».

Прибавив себе чину и родовитости, благо для этого требовалось лишь собственное устное подтверждение, Генрих отправился на царский двор, где был немедленно принят на службу. Его щедро оделили деньгами, вскоре также легко выдали несколько поместий с крестьянами, и жизнь у Штадена пошла очень неплохая.

«Тогда великий князь отправился грабить свой собственный народ, свою землю и города. И я был при великом князе с одной лошадью и двумя слугами. Все города и дороги были заняты заставами, а потому я не мог пройти со своими слугами и лошадьми. Когда же я вернулся в свое поместье с 49 лошадьми, из них 22 были запряжены в сани, нагруженные всяким добром, — я послал все это на мой московский двор».

«Когда великий князь уехал в Псков, ко мне прибежали купцы из города Холмогоры. У них было много соболей — они боялись, что опричники отнимут у них товар на заставах. Они просили купить этих соболей и дать за них хоть какие-нибудь деньги. Я мог бы забрать этих соболей у них и вообще им не платить, но соболя мне были не нужны, так как мне их много прислал человек, который собирает дань с самоедов соболями. Купцам я ничего не сделал и отпустил их».

«Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно же тех, которые были наги и босы; одел их. Им это пришлось по вкусу. А дальше я начал свои собственные походы и повел своих людей назад внутрь страны по другой дороге. За это мои люди оставались верны мне. Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то расспрашивали честью, где — по монастырям, церквам или подворьям — можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его, пока он не признавался. Так добывали они мне деньги и добро».

«Как-то однажды мы подошли в одном месте к церкви. Люди мои устремились вовнутрь и начали грабить, забирали иконы и тому подобные глупости. А было это неподалеку от двора одного из земских князей, и земских собралось там около трехсот человек вооруженных. Эти триста человек гнались за шесть­ю всадниками. В то время только я один был в седле и, не зная, были ли те шесть человек земские или опричные, стал скликать моих людей из церкви к лошадям. Но тут выяснилось подлинное положение дела: те шестеро были опричники, которых гнали земские. Они просили меня о помощи, и я пустился на земских. Когда те увидели, что из церкви двинулось так много народа, они повернули обратно ко двору. Одного из них я тотчас уложил одним выстрелом наповал, прорвался чрез их толпу и проскочил в ворота. Из окон женской половины на нас посыпались каменья. Кликнув с собой моего слугу Тешату, я быстро взбежал вверх по лестнице с топором в руке. Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей. Затем мы проехали всю ночь и подошли к большому незащищенному посаду. Здесь я не обижал никого. Я отдыхал».

Конец опричнины

Конец опричнины

Впрочем, Штадену в конце концов пришлось все же бежать из этих райских мест. И это ему удалось. Он добрался до Германии, ухит­рился дожить там до почтенных лет и даже умереть не на виселице. Избавил же наших предков от «особой» власти крымский хан Девлет-Гирей, решивший в 1571 году пограбить Москву.

Известие о вторжении татар Грозный воспринял спокойно. Царь прекрасно знал, на что способны его бравые опричники, с помощью которых он только что усмирил мятежный Новгород — тогда слуги государевы вырезали за сутки больше шести тысяч человек, включая баб и младенцев, и даже не вспотели. Грозный верил в своих опричников. В их надежного главу — доблестного Малюту Скуратова, который только что жестоко наказал всех бунтовщиков в Москве. Двести человек казнили на Лобном месте одновременно: рубили топорами, вешали, жгли, сдирали кожу. Крик стоял на всю Москву… Что там татаришки хилые сделают таким отважным псам? Отважные псы, однако, имели другое мнение. Услышав, что на Москву идет татарское войско в сорок тысяч человек, опричники вдруг вспомнили, что у них ужасно много важных дел в их северных опричных поместьях.

К тому моменту, когда Девлет-Гирей подходил к Москве, там осталось не больше пяти сотен опричников. (К чести Генриха Штадена, упомянем, что он-то со своими людьми как раз предпринимал попытку атаковать подходивших татар. Правда, это кончилось потерей всего отряда, самого же Генриха спасло падение с лошади в реку в момент атаки.)

Злые дела они делали не против государевой власти, а против народа, а за то в Московии не карают

Бой успел принять вовремя подоспевший боярин Михаил Воротынский, основатель Воронежа. Его армия, пусть и немногочисленная, отогнала татар, успевших уже зажечь и пограбить московские предместья. Татары в тот момент были больше озабочены сохранностью добычи, особенно 60 тысяч русских невольников и невольниц, которых они гнали перед собой на продажу.

Поэтому они предпочли не спеша отступать, уклоняясь от нападения на Воротынского, но в готовности дать ему отпор, если тот атакует. Тот атаковать так и не решился, но дело было сделано: в Москву Девлет-Гирея удалось не пустить. (В награду за это царь через пару лет собственноручно выдерет Воротынскому бороду и засыплет раскаленными углями его тело на пыточном столе. Если верить свидетельству Курбского, именно так умер спаситель Москвы, заподозренный параноидальным царем в очередном заговоре.)

Как ни странно, но на измену опричников царь отреагировал довольно спокойно. Правда, само слово «опричнина» было запрещено произносить, за это полагалось наказание кнутом, но большинство из опричников не были наказаны (тот же Малюта Скуратов по-прежнему пользовался царской милостью), и многие из них просто потихоньку разъехались по жалованным им поместьям и стали, таким образом, основными родоначальниками русского мелкопоместного дворянства.

«Все, что они делали, — писал Генрих Штаден, — было с одобрения царя. Злые дела они делали не против государевой власти, а против народа, а за то в Московии не карают».

И еще очень долго в России лица при власти будут находиться выше закона, который перестает действовать, когда речь заходит о правонарушениях «государевых людей».

Подписываясь на рассылку вы принимаете условия пользовательского соглашения